– И тебе, дорогая Ирина, желаю счастливой судьбы, – также перекрестился и склонил голову в ответ.
В это время подошел взволнованный Данко и стал переминаться с ноги на ногу. Видно, что-то хотел сказать.
– Ну говори.
Он склонился ко мне и на ухо прошептал:
– В общем, сир
[15]
, я это…
– Да не мямли, говори.
– Хочу признаться, на исповеди сказал, что поклялся служить князю, который поставил целью своей жизни вернуть Софийский Собор в лоно материнской православной церкви.
– Еще что говорил?
– Ваше имя назвал, сир. Затем все о своей жизни рассказал.
– А грехи батюшка отпустил?
– Да…
– Вот и отлично, ты сделал все как надо.
В это время подошел Антон.
– Слушай, – сказал ему и кивнул на Ирину, – а проводи-ка крестную домой. И еще, я ей предложил отправиться вместе с нами, у нее в жизни возникли некие проблемы. Короче, как крестная крестному, она тебе сама должна рассказать, но ни славянских наречий, ни испанского языка она не знает, так что позже поведаю. Ничего, Ира, – повернулся к ней и сказал по-турецки, – если отправишься с нами, всему научим. Это предложение от чистого сердца, так что не прощаюсь, а говорю до свидания.
– До свидания, благородный Михаил, мы с братиком подумаем. – Она еще раз поклонилась и вместе с Антоном заспешила к выходу.
Мы с Данко пошли следом, но по пути внезапно встретились с тем самым степенным батюшкой, который правил службу и проводил обряд.
– Уже уходите, дети мои? – спросил он, но посмотрел именно на меня, его глубокие, темные глаза были внимательны и настороженны, словно он говорил с человеком, от которого можно было ожидать незнамо чего. – А не хочешь ли и ты исповедью облегчить свою душу?
– Не готов я, отче. Сейчас вы воспримете мои слова как исповедь тронутого умом недоросля. А вот осенью у вас появятся основания мне верить, тогда-то и исповедуюсь. Мало того, буду просить аудиенции у Вселенского Патриарха. А так, да, грешен я, отче, очень.
– Что ж, склони голову. – Я немедленно склонился, а он укрыл меня епитрахилью
[16]
и прочитал молитву, затем отпустил грехи и перекрестил. – Иди с Богом. Не греши, и пусть поступки твои будут богоугодны.
В прошлой жизни, честно говоря, особо набожным человеком не был, к тайне исповеди относился несколько настороженно, да и во многих священнослужителях видел не слуг Господа, а бизнесменов. Но сейчас-то точно знал, что среди православных служителей еще не успели родиться уроды (в прямом и переносном смысле этого слова), которые торговали бы интересами собственной церкви. Тем более церкви-мученицы, находящейся во враждебном религиозно-политическом окружении и потерявшей свои важнейшие святыни. И не мучила меня никакая шпиономания в стенах этого храма, и не боялся, что буду продан недругу.
Сейчас идеологий типа марксизма, ленинизма, сталинизма, фашизма, шовинизма еще нет. И надеюсь, что уже никогда они не появятся. Сегодня единственно действенная идеология – это религия, и без поддержки того или иного течения, а главное, людей, его исповедующих, любое начинание, особенно развитие государственности, можно хоронить сразу. Ибо за веру на костер готов взойти даже крестьянин, а слово, сказанное пред ликом Господа, значит больше и будет исполняться крепче, чем самый важный международный договор, подписанный монархами разных стран.
Хозяин дворца объявился только в четверг вечером. И то, если бы не обязательный намаз по случаю затмения луны, то кто знает, когда бы султан изволил прекратить свое веселье в перерывах между погонями за очередным стадом джейранов.
Все это время мы просто бездельничали и отдыхали в праздности и роскоши, ежедневно посещали бани и бессовестно пользовались услугами нежных мавританок, приставленных к каждому из нас для услады мажордомом Анри. Правда, часа по три проводили в фехтовальном зале.
Али Фарид-паша был мужчиной лет пятидесяти, немного грузноват, но выглядел крепким и бывалым воином. Когда слуга завел меня в кабинет, шевалье д’Оаро уже был здесь и о чем-то увлеченно рассказывал, а когда увидел меня, резко прервался и представил:
– Идальго Жан де Картенара.
– Ас-саляму алейкум, бейлер-бей, – поклонился ему.
– Ва-алейкум ас-салям. Ты знаешь арабский язык?
– Нет, только тюрк-дили
[17]
.
– Наливай себе вино и присаживайся. – Хозяин кабинета кивнул на столик с графином и бокалами и, дождавшись, пока я уселся на невысокий пуфик, вопросительно посмотрел. – Итак, идальго, твоя просьба мне понятна, Гийом все рассказал. Однако ты должен знать, что с испанским королем мы никаких дел не имеем, он наш враг.
– Ваше сиятельство…
– Называй меня бейлер-бей, – сказал он, попивая вино мелкими глотками. В этот момент он был похож на правоверного мусульманина точно так же, как я на балерину.
– Да, бейлер-бей. Но я здесь нахожусь как частное лицо, и мне кажется, с подданным французского короля у меня тоже имеется некоторое сходство. Кроме того, свою просьбу готов подкрепить солидным вложением. Скажем, фунтом золота.
– Ха-ха-ха! – рассмеялся он. – Да ты не испанец, ты натуральный еврей! Впрочем, на француза ты тоже похож. Теперь поведай мне все с самого начала.
Он долил себе в бокал вина и стал внимательно слушать, периодически задавая интересующие вопросы. Рассказывая свою историю, пытался освещать ее осторожно, в том же ключе, что и шевалье Гийому. Естественно, подоплеку и основные факты этого дела оставил за кадром, иначе вместо вожделенной помощи получил бы бритвой по горлу.
– Что ж, сходить в военный поход на запорожских казаков – это дело, угодное Аллаху.
– Простите, бейлер-бей, но воевать со всеми запорожскими казаками не намерен, они мне ничего плохого не сделали. А вот одного из них, а также некоторых его друзей хочу серьезно наказать.
– Но это будут запорожские казаки?
– Да.
– И ты уверен в удачном исходе предприятия?
– Абсолютно уверен, поход готовился тщательно. У меня там будут поддержка и сопровождение из местных.
– Сколько людей будет в отряде?
– Семьдесят пять человек.
– Ясырь
[18]
брать будешь?
