«Всю жизнь от них шарахался, а тут, поди ж ты, самому в объятия лезть нужно. А это ведь дело такое… Только зазевайся – и ку-ку, навечно в тине останешься… Интересно, как там Любовод поживает? Купец новгородский, русалий сын… Вот бы чья помощь сейчас пригодилась! Жалко, неведомо, где он ныне и чем занимается…»
За дверью грохнул засов, она распахнулась. Морозко, сделав свое дело, отошел в сторону, в проеме появились юный посадник и его престарелый воспитатель.
– Сказывают, ведун, плату ты затребовал изрядную за участие свое в служении! – резко и недовольно объявил Переяр, положив левую ладонь на оголовье меча. – Дела никакого не сотворил, добром никаким не отличился, а уж брюхо свое набивать вкусно желаешь, в одежды красивые заматывать.
– Кстати, и покушать тоже не мешало бы, – согласился Олег. – Маковой росинки с утра во рту не было.
– Ты мне дерзишь, смерд? – Боярин еще больше выпрямился, развернул плечи.
– Для русалии завтрашней мне нынче надобны два окорока копченых, тряпки и нитки всякие, о чем стражнику вашему я уже сказал, а еще полыни две большие охапки. Что до завтра, то хворосту надобно возка три-четыре да дров рубленых еще возок, не менее, – стал загибать пальцы ведун, пропустив угрозы мимо ушей. – Все сие на луг пусть доставят, что под крепостью лежит. Туда нежить манить стану.
– Волхвы отродясь ничего подобного не просили, колдун, – из-за спины юноши сказал боярин Стрекал.
– Так этих волхвов у вас целый город над ключами обитает, у них всего в достатке имеется. Я же один. Мне и помощники надобны, и добра своего мне на праздник не хватит. Так что помогайте. Вам это надобно или мне?
– Головой рискуешь, ведун Олег. – Посадник потеребил пальцами оголовье меча.
– Без туловища, боярин, голова моя праздника Купавы не устроит. Будет от этого легче твоему городу? Коли Изборск на русалок тратиться не хочет, пошлите гонцов в святилище, пусть волхвы свои амбары открывают. То не моя забота. С супругой своей когда познакомишь?
– Чё? – опешил Переяр, и его юное лицо стало вовсе по-детски обиженным.
– Хороводы на праздник Купавы первая красавица возглавлять должна, – напомнил Олег. – Или самая знатная.
Посадник повернулся за поддержкой к боярину Стрекалу. Тот пожал плечами и кивнул.
– Хорошо, – с явным раздражением тоже кивнул юный правитель. – Вижу, хвала Триглаве, ты ведаешь, как поступать. Твоя голова от меня никуда не денется. Боярин, вели дать ему все, чего просит, и не спускайте с него глаз!
С чем в Изборске все было в порядке – так это с исполнительностью. Уже через час ведун в сопровождении Морозки шел к лугу, неся в руках стопку всякого тряпья, а сзади торопился стражник с огромной охапкой свежей полыни.
– Сюда кидай! – подойдя к самым камышам, указал на край луга Олег. – Теперь иди, дрова и окорок неси. Да, кстати. Кольчугу свою в людской оставь, ныне она тебе токмо мешаться будет.
– Не, чародей, вместе пошли, – мотнул головой стражник. – Кто знает, чего у тебя на уме?
Середин молча указал на трех стражников, расположившихся на тракте, уходящем вниз по долине. Тянулась дорога аккурат меж приболоченным кустарником и почти отвесным обрывом холма, оскалившимся белыми известняковыми пластами. Единственный путь к бегству дружинники Изборска надежно перекрыли. Бежать мимо крепости, потом через людные слободы, потом мимо святилища было бы вовсе глупо.
– Так что иди, не беспокойся. Да и не пойду я супротив Триглавы, не та у меня работа, богов гневить. Раз привела, ее волю исполню.
Ведун стянул с себя рубаху, скинул порты, взял платок и бабью юбку, полез в камыши.
Вскоре на краю поля, на нескольких сдвинутых вместе камнях потрескивал костерок, на нем поджаривался солидный кабаний окорок. Олег и его охранник, раздевшись до пояса, сидели рядом, прислушиваясь к происходящему в камышах.
– Как оно, скоро приплывут? – нетерпеливо поинтересовался воин.
– Нет. Что им возле города делать? – ответил Середин. – Шумно тут, народу много ходит, девки шляются, скотина всякая. Не нравится им в таких местах.
– Тогда чего мы делаем?
– Охотимся. Подманиваем. Приваживаем. Думаешь, я с голодухи окорок потребовал?
Ведун снял мясо с огня, несколькими решительными движениями срезал с кости мякоть, самый крупный кусок наколол и отправил рот. Прожевал и продолжил:
– Все дело в том, что запах копченостей они страсть как любят. Вот пусть и нюхают. Держи-ка клубок. Как пойдет, размотаешь до конца да где-нибудь закрепи.
Очищенную кость Середин привязал на нитку, снова полез в камыши, пробрался через прибрежный ил, бросил в воду и стал тянуть с клубка нить, отпуская ее вниз по течению. Когда же клубок закончился, вылез обратно к костру, сел возле огня, наколол на нож еще мяса.
– А это зачем? – кивнул на реку Морозко.
– Есть у русалок две слабости, друг мой, – неторопливо ответил ведун. – Это тряпье и мужики. Ну, сам понимаешь, бабы – они бабы и есть. В реках же и болотах и с тем, и с другим скудновато. Вот потому эти речные девки при каждом удобном случае и норовят из одежды женской хоть чего-нибудь украсть. Если оставить что на берегу, обязательно стырят. Даже нитки таскают, сплести или сшить себе что-нибудь надеются.
– Сиречь, на запах они подтянутся, а там нитку увидят и ее тоже забрать возжелают?
– Молодец, соображаешь, – похвалил помощника Олег. – А коли по ниточке ближе придут, то юбки-платки заметят. А тряпки прибрать захотят – нас разглядят.
– Как разглядят?! – дернулся молодой воин.
– Сидеть! – резко осадил его ведун. – Ты на службе, забыл? Раз тебе выпало, ты собой ради города и пожертвуешь.
– К-как… – сглотнул Морозко.
– Полынь у камней постелена. Коли русалка совсем уж тобой завладеть пожелает – на полынь скатывайся. Когда отстранится – завтра прийти обещай.
– А если не отстранится?
– Отстранится, они полынь на дух не переносят. Нам с тобой их приманить надобно, а не ублажить. Так что терпи. Ласкать, целовать, обнимать можно, и ничего более. Подарки никакие не бери, обещаниям не верь, от костра не уходи. Коли поддашься – утопят. Не со зла. Просто с собой забрать захотят. А жить под водой у смертных как-то не очень получается…
Воин заметно скрючился и притих, опасливо глядя по сторонам.
– А если завтра кого утопят?
– На русалиях такого не бывает. Коли их сперва развеселить да утомить, они хватку теряют. Задор и голод уже не те. Мужиков много, сил мало… Что ты так побледнел-то, добрый молодец? Ничего с тобой не случится. Нам их раздразнить нужно. Раздразнить – и ничего более. Чтобы завтра вернулись, да еще и подружек своих привели. Ты чего, Морозко? Нешто девок боишься более, нежели ворога в ратном поле? Ты же ратник!
– Там живые…
