– Я не воображаю, я уверен в этом! Деньги всегда играли важную роль в наших взаимоотношениях, дорогая Марианна, – цинично заявил он. – Я женился на вас из-за вашего состояния. Правда, я слишком быстро промотал его, и это глубоко печалит меня, но, поскольку вы по-прежнему моя жена и, видимо, купаетесь в золоте, мне кажется вполне естественным просить его у вас.
– Я больше не жена вам, – сказала Марианна, чувствуя, как усталость превозмогает в ней гнев. – Я певица Мария-Стэлла… а вы виконт д'Обекур!
– Ах, вы все знаете! В сущности, я даже восхищен этим. Теперь вам должно быть ясно, какое положение я занимаю в парижском обществе. Меня многие ценят.
– Вас станут ценить иначе, когда я покончу с вами! Все узнают, что вы английский шпион.
– Может быть, но в таком случае узнают также и вашу подлинную личность, и, поскольку вы являетесь моей женой, вполне законной, вы вновь станете леди Кранмер, англичанкой… и почему бы не шпионкой?
– Никто вам не поверит, – пожав плечами, сказала Марианна, – а что касается денег…
– Вы сделаете все возможное, чтобы достать пятьдесят тысяч ливров, и как можно быстрей, – оборвал ее Франсис, нисколько не волнуясь. – В противном случае…
– В противном случае? – надменно спросила Марианна.
Лорд Кранмер не спеша пошарил в одном из своих карманов, вытащил сложенный вчетверо листок желтой бумаги, развернул его, положил на колени молодой женщины и заключил:
– В противном случае с завтрашнего дня весь Париж будет засыпан подобными бумажками.
Залетевший в открытые окна легкий ветерок шевелил листок с напечатанным крупным шрифтом текстом, который привел Марианну в отчаяние.
«ИМПЕРАТОР В РУКАХ ВРАГА! Прекрасная любовница Наполеона, певица Мария-Стэлла – в действительности убийца-англичанка на содержании полиции СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА…»
На мгновение Марианне показалось, что она сходит с ума. Глаза закрыла красная пелена, в то время как из глубины души вздымалась буря такой ярости, который она никогда не испытывала и которая заглушила отвратительный страх.
– Убийца! – вскрикнула она. – Я никого не убивала. Увы, вы живы!
– Читайте дальше, дорогая, – сладеньким голосом начал Франсис, – вы увидите, что в этом пасквиле ничто не преувеличено. Вы подлинная убийца моей нежной кузины Иви Сен-Альбэн, которую вы умело оглушили тяжелым канделябром после того, как уверовали, что перед вами мой труп. Бедная Иви! Ей повезло меньше, чем мне, оставшемуся благодаря моему другу Стэнтону в этом мире. А она была такой хрупкой, такой деликатной. К несчастью для вас, прежде чем испустить дух, она пришла в себя… буквально на несколько мгновений, как раз чтобы успеть обвинить вас. В Англии за вашу голову назначена премия, милая Марианна!
У молодой женщины язык прилип к гортани. Она совершенно выпустила из виду ненавистную Иви и, встретив Франсиса живым, даже не подумала о его кузине. К тому же до сего дня она рассматривала дуэль и то, что за нею последовало, как своего рода Божий суд… Но, несмотря на весь ужас положения, она держала себя с достоинством.
– Мы находимся не в Англии, а во Франции… Я полагаю, однако, что вы прибыли сюда, чтобы увезти меня и получить премию?
– Право, должен признаться, что я думал и об этом какое-то время, – не смущаясь, ответил лорд Кранмер. – Времена тяжелые. Но, встретив вас так хорошо устроенной в самом сердце французской Империи, я изменил направление моих мыслей. Вы сможете дать мне гораздо больше, чем несколько жалких сотен гиней.
На этот раз Марианна промолчала. Она исчерпала до последнего предела свои возможности сопротивления и безвольно смотрела на желтый листок, где она обвинялась в преднамеренном хладнокровном убийстве прелестной, кроткой кузины ее супруга, которого она безумно ревновала. Написавшая его опытная рука ничего не оставила на волю случая, поэтому и грязь, в которую ее собирались окунуть, была такой отвратительной и гнусной.
– Наконец, – сказал Франсис, словно не замечая ее молчания, – я задумал чисто и просто похитить вас. Я назначил вам свидание в принадлежащих одному другу развалинах и надеялся, что вы приедете туда, но что-то вызвало ваши подозрения, чему я, кстати, очень рад… Теснимый необходимостью, я вообразил, что Бони заплатит кругленькую сумму, чтобы получить в целости и сохранности свою прекрасную наложницу, но это был немного поспешный и, как следствие, неверный расчет… Есть гораздо лучшие возможности!
Итак, это он ждал ее в Ляфоли. Марианна восприняла его слова равнодушно. Она была за гранью здравомыслия и четких ощущений. Совсем близко от кареты раздались пронизывающие залитый солнцем воздух звуки фанфар, которым аккомпанировал рокот барабанов, словно рождавшийся в глубинах самого Парижа и распространявшийся со скоростью и силой грома. Свадебный кортеж должен был вот-вот появиться, но озабоченная своими собственными проблемами Марианна перестала обращать внимание на шум снаружи и растущее возбуждение толпы. Слишком уж разящим был контраст между празднично одетыми, смеющимися, взволнованными людьми и дуэлью, более жестокой, может быть, чем в Селтоне, сценой для которой стала ее карета.
– Вот и кортеж. Поговорим позже! Поговорим позже, ибо в таком шуме это немыслимо, – заметил Франсис, усаживаясь поудобней с видом человека, которому предстоит закончить начатое. – Мы продолжим нашу беседу, когда этот поток схлынет!
В самом деле, сверкающая река с удивительной игрой красок залила Елисейские Поля и величественно катилась к Тюильри под пение меди, барабанный бой, выстрелы пушки и возгласы «Да здравствует Император!». Громадная площадь, до того забитая, что яркие краски костюмов сливались в сплошную сероватую массу, словно вспучилась. Отовсюду доносились голоса, комментирующие порядок кортежа.
– Польские рейтеры впереди!
– Ну, поляки! Во красавцы! Небось кое-кто вспоминает Марию Валевскую!
Действительно, красно-сине-бело-золотые, с трепещущими белоснежными плюмажами на конфедератках, с бело-красными вымпелами, пляшущими на кончиках их длинных пик, солдаты князя Понятовского дефилировали в безукоризненном порядке, безошибочно управляя мощными белыми лошадьми, привыкшими скакать по всем дорогам Европы. Затем следовали пурпурные с золотом егеря Гюйо вперемежку с мамелюками, принесшими со своими сверкающими кинжалами, смуглой кожей, белыми тюрбанами и седлами из шкуры пантеры неистовые и горячие краски Востока. После них драгуны во главе с графом де Сен-Сюльпис, темно-зеленые с белым, чьи великолепные усы выглядывали из-под сияющих на солнце красок с длинными черными гривами. И, наконец, зеленое, красное и серебряное: Почетная гвардия, предшествовавшая длинной веренице из тридцати шести роскошных позолоченных карет, в которых расположились высшие офицеры двора и члены императорской семьи.
В поразительном калейдоскопе красок, который составляли императорский штаб, маршалы, адъютанты, конюшие, Марианна, как во сне, узнала Дюрока, раззолоченного, как иконостас, Массену, Лефевре, Бернадотта, не раз встречавшегося ей у Талейрана. Она увидела Мюрата, туго затянутого в алый мундир, горящий позолотой, с подбитой соболем венгеркой на плече, сверкающей фейерверком под бриллиантовым аграфом. Он чуть не лопался от гордости, но вызывал восхищение, ибо с ловкостью бывалого кавалериста укрощал великолепного вороного жеребца, явно едва объезженного. Народ сопровождал его приветственными криками, деля свой энтузиазм между ним и принцем Евгением в пышном мундире гвардейских стрелков, весело улыбавшимся на белой лошади. Из привязанности к Императору, своему приемному отцу, вице-король Италии в этот день снова занял положенное ему по чину место во главе императорской гвардии.
