– Откройте, мадемуазель Марианна! Это Жонас! Дверь заклинило!
Оцепенение прошло. Мужчина действительно упал так, что мешал открыть дверь.
– Минутку, Жонас! Я сейчас открою.
Она взяла незнакомца за ноги и потянула изо всех сил, чтобы оттащить его к центру комнаты, но он оказался слишком тяжелым. Все-таки ей с трудом удалось отодвинуть его на достаточное расстояние, чтобы Жонас смог войти.
– Оставьте поднос снаружи, я не могу ничего сделать, – сказала она, приоткрывая створку.
Мажордом кое-как пролез через узкий проход.
– Но что же пвоизошло, мадемуазель Мавианна? О! Господин бавон! – воскликнул он, разглядев препятствие. – Господи! Он ванен!
– Вы знаете этого человека?
– Пвеквасно! Он, как гововится, свой человек. Это генерал Фувнье-Савловез. Вазве мадам Фовтюнэ никогда о нем не гововила? Его нельзя тут лежать. Его надо в квовать.
В то время как черный гигант поднял раненого с такой легкостью, словно тот ничего не весил, и уложил в уже постланную постель, Марианна покопалась в памяти. Генерал, барон Фурнье-Сарловез? Конечно, Фортюнэ уже говорила ей о нем с такими модуляциями голоса, которые хорошо знавшим креолку ясно говорили, какие воспоминания их вызывают. Это был красавец Франсуа, один из трех ее любимых возлюбленных, а остальными являлись не менее обворожительный Казимир де Монтрон, ныне изгнанный в Анвер, и гораздо менее очаровательный, но зато гораздо более богатый Уврар…
Но что такое Фортюнэ еще ей рассказывала? Почему Марианна никогда не видела его у своей подруги?.. Ах, да: он был невозможный человек, «худший шалопай Великой армии», но также «лучший рубака» той же армии. Как таковой, он делил свою жизнь между блестящими воинскими подвигами и нахождением в резерве из-за бесчисленных дурачеств и непрерывных дуэлей. В данный момент его сослали в родную провинцию, где он должен был ожидать прощения Императора за последнюю шалость.
Подумав о Наполеоне, Марианна вспомнила о неприятно поразившем ее рассказе Фортюнэ: по окончании Революции, в которую он бросился с радостью, хотя прежде преданно служил королю, Фурнье возненавидел Императора, отвечавшего ему взаимностью, но тем не менее периодически разрешавшего возобновлять службу этой горячей голове, учитывая его выдающуюся воинскую доблесть, принесшую ему чин генерала и титул барона. Но Фурнье это казалось мелочью по сравнению с титулами и богатством маршалов. Принимая все это во внимание, и, особенно если добавить сегодняшнее происшествие, человек этот не был для Марианны ни интересным, ни симпатичным. В определенном смысле он мог быть даже опасным, и молодая женщина не имела ни малейшего желания познакомиться с ним ближе. И так уже достаточно неприятно знать, что Фортюнэ, такая преданная Наполеону, сохраняла нежные чувства к этому молодцу исключительно из-за его красоты и неутомимости в любви…
В то время как Жонас с горестными возгласами стащил с раненого сапоги и начал ухаживать за ним, Марианна повернулась к ним спиной и сделала несколько шагов к двери. У нее было желание предупредить Фортюнэ, но она колебалась, боясь помешать переговорам с банкиром. Однако ее колебания долго не продолжались. Дверь отворилась под энергичной рукой мадам Гамелен, которая воскликнула:
– Я сделала то, что могла, я надеюсь…
Она умолкла. Ее взгляд скользнул над плечом подруги и остановился на кровати, возле которой Жонас зажег канделябр.
– Франсуа! – закричала она. – Мой Бог! Он мертв!
В неудержимом порыве, отбросив Марианну в сторону, она устремилась к кровати, оттолкнула Жонаса, который, закатав рукава и вооружившись корпией, начал очищать рану, и с рычанием тигрицы упала на неподвижное тело своего возлюбленного.
– Сладчайший Иисусе! Мадам Фовтюнэ, – запротестовал мажордом, – не твясите его так, а то вы его пвавда убивать. Он не умев. Только тевял сознание. А вана не севьезная.
Но Фортюнэ, в которой Марианна подозревала тайную склонность к мелодрамам, не слушала его и испускала стенания, достойные корсиканской плакальщицы. В то же время она осыпала своего возлюбленного такими горячими поцелуями и так нежно ласкала, что благодаря этим чудесным лекарствам, да еще ароматической соли, которую держал Жонас, этот возлюбленный кончил тем, что приоткрыл один глаз, – свидетельство жизни, исторгшее из груди м-м Гамелен торжествующий крик.
– Будь благословенно небо! Он жив!
– А никто в этом не сомневался, – пробурчал Жонас. – Обмовок был от усталости и потеви много крови! Певестаньте так товмошить его, мадам! Господину бавону уже лучше! Смотвите сами.
Действительно, с болезненным стоном раненый распрямился. Он улыбнулся возлюбленной.
– Я старею, – сказал он. – Этот проклятый Дюпон проткнул меня на этот раз, но я ему отплачу…
– Снова Дюпон? – возмутилась Фортюнэ. – Сколько же лет вы уже деретесь на дуэли всякий раз, когда повстречаетесь? Десять, двенадцать?
– Пятнадцать, – спокойно поправил Фурнье, – и, поскольку мы примерно равной силы, конца еще не видно. А у тебя разве не найдется капельки чего-нибудь укрепляющего для раненого, который…
Он запнулся. Минуя м-м Гамелен, его взгляд остановился на Марианне, с мрачным видом ожидавшей со скрещенными на груди руками, когда закончатся первые излияния, и созерцавшей огонь в камине.
– Стоп… да я же вас знаю! – начал он, заметно пытаясь вызвать в памяти воспоминание, что ему как будто удалось. – Разве вы не…
– Что касается меня, то я вас не знаю! – сразу отрезала Марианна. – Но буду вам признательна, если вы отпустите Фортюнэ на минутку, ибо мое желание оставить вас наедине совпадает с вашим.
– Господи, – вскричала креолка, – бедняжка, а я забыла о тебе! Хотя, со всеми этими переживаниями…
С той же стремительностью она бросилась к подруге, обняла ее и зашептала:
– Я говорила с Увраром. По-моему, он согласен, но он хочет сказать тебе несколько слов. Ты можешь спуститься и найти его? Он ждет тебя в маленьком салоне с зеркалами… Проводи мадемуазель Марианну, Жонас, и возвращайся с коньяком для генерала.
Не заставляя просить себя дважды, Марианна повернулась к выходу, радуясь тому, что перестанет быть объектом внимания Фурнье, во взгляде которого теперь читалась явная насмешка. Безусловно, он узнал ее и, видимо, не испытывал ни малейшего замешательства из-за своего безобразного поведения. Перед тем как покинуть комнату, она услышала слова, обращенные к его возлюбленной:
– Я не знаю имени это очаровательной несговорчивой особы, но почему-то чувствую, что обязан ей чем-то…
– У тебя лихорадка, дорогой, – заворковала Фортюнэ. – Уверяю тебя, что ты еще никогда не встречал мою подругу Марианну. Это совершенно невозможно.
Марианна едва удержалась, чтобы не пожать плечами. Этот негодяй прекрасно знал, что она никогда не осмелится рассказать своей подруге правду о бурном начале их взаимоотношений, и в любом случае это не имело большого значения, потому что она твердо решила на этом их и закончить! И в самом деле, ей вовсе не обязательно было узнать, что этот слишком уверенный в себе человек ненавидел Императора, чтобы почувствовать к нему антипатию и сразу же отнести его к числу людей, которых она не хотела бы вновь увидеть. И тут же она поклялась себе сделать все, чтобы так и было. Словно отвечая на мысли Марианны, спускавшийся позади нее Жонас бормотал:
