Он поднял голову. И увидел, что небо очень-очень звездное. Это было красиво. Звезд было много, невероятно много, и чем дольше Сашка смотрел вверх, тем больше их загоралось. Как будто специально для него… Неожиданно вспомнилось: они с кем-то идут по улице, его ведут за руку, он совсем маленький. «Па, зизда!» – «Это Вега».
Где теперь мама и отец? И где она – Вега? Сашка пожалел, что почти не знает названия звезд. Только Большую Медведицу. Да и видит их нечасто. В городе всегда свет. Там нет звезд. Это здесь почему-то темно…
Он так и шел с поднятой головой, не думая, что может споткнуться, и гадая, как называются эти звезды, пока не дошел до конца улицы.
Фонарь горел на столбе. Там, где улица утыкалась в пригородный парк и переходила в тропинку. На крайнем доме уцелела табличка, она отбрасывала фосфорный отблеск, а черные буквы казались глубокими прорезями…
Ул. Коммунаров.
«Кто такие коммунары? – подумал Сашка. И еще: – Хорошо бы в мире не осталось людей. Как в рассказе какого-то американского писателя». Сашка читал его еще в интернате и не помнил ни названия, ни автора. Там мужчина, женщина и мальчик ехали по внезапно опустевшему миру на дрезине. И людей не было. Пусть бы их совсем не было.
Люди – такие пидоры. Тогда он бы пошел, пошел… Просто пошел… И заночевал где-нибудь, и поел бы, когда и что хотел, и ни о чем не думал, а каждую ночь были бы звезды… А все остальное – на хрен. Все и всех. На хрен, на хрен, на хрен.
– На хрен, – вслух произнес Сашка. – Слышите?!
Молчание.
Он вздохнул с дрожью и передернул плечами.
И увидел впереди еще один огонь. Он колебался за деревьями – плохо различимый, но все-таки явственный. Там, в парке, горел костер…
…Песню Сашка услышал издалека.
Костры на городских окраинах жгут разные люди. Безобидные бомжи и сатанисты. Беспризорники и непонятно чем промышляющие личности. Ролевики и шпана. Разные, в общем. Иным не попадайся. К иным даже близко не подходи. И поют тоже многие, кстати.
Но это была особая песня. Не блатной шансон, не военная лирика и даже не просто «ля-ля» под гитару. Пел мальчишка – и пел здорово, и играл здорово; Сашка остановился, чтобы не мешать самому себе слушать звуком шагов. Ну и чтобы его не услышали. Мало ли все-таки.
А мальчишка пел. Пел страшно. И – увлекающе. Как вихрь, наверное, крутится… Смотреть страшно и надо бежать, но…
– Мне обратно больше нет хода —
В небе ветер тучи рвет в клочья,
А звезда, откуда я родом,
Лишь безоблачной видна ночью…
Ночью скалится луна в море,
Бьется оборотень в твой терем —
Это я стал по ночам с горя
Оборачиваться вдруг зверем…
Сашка, не дыша, двинулся дальше. И через десяток секунд оказался отделен от певца и костра только густыми зарослями кустов.
Тут был спуск в какой-то карьер и покосившаяся кирпичная будка. И остов старого «КамАЗа» с надписью: «СССР FOREVER!» – и кельтский крест.
А еще был костер – большой костер. Возле которого сидели – на древесных чурбачках, на старой кроватной сетке, еще на чем-то – с десяток мальчишек и девчонок лет от 8—10 до 15–16. И явные бомжата, и обычные. А сидели вместе, бок о бок. Жарили на прутьях хлеб, сосиски, стояла пара двухлитровых пузырей с пивом, лежали пустые и стояли полные и полупустые стаканчики.
И все слушали.
Так случиться может с любым —
Если долго жить без любви!
Объявить виновным весь свет
И однажды решить, что любви больше нет!
[6]
Певец выглядел совершенно обычно – худощавый, невысокий, с очень правильным лицом, изборожденным тенями огня и тьмы. И этот «самый обычный» пел так здорово, что Сашка, забыв об осторожности, захрустел кустами и появился около костра как бы сам собой. Естественно, что на него оглянулись все и сразу. И естественно, что Сашка приготовился к драке.
– Coup de maitre
[7]
, – сказал певец. – Добро пожаловать, – и описал рукой круг возле костра.
– С-с-спасибо, – растерянно протянул Сашка и правда сел. С краю той самой кроватной сетки.
– Держи, – рыжий мелкий пацан сунул ему прут с сосиской и квадратиком хлеба. – Не подпали.
– Знаю, – проворчал Сашка. Вот так же они иногда жарили хлеб и сосиски в интернате. Подумал и добавил солидно: – Спасибо.
Но рыжий малек уже не обращал на него внимания. Потому что гитарист запел снова.
Спорили мы, сцены радетели,
Для души ли песня, для тела ли?
А за спорами не заметили,
Что же с этой сценою сделали…
Ведь, пока мы хлюпикам хлопали,
Одиночки замертво падали!..
…И по трупам лапами топали
Вороны, привычные к падали.
И приводит многих в экстаз
Вид моих убогих коллег.
Разрисован иконостас
Ликами духовных калек!
Смысл философии прост —
Божий существует закон!
Зря вы приготовили холст.
С грешников не пишут икон.
Песня была не очень понятна Сашке. Но злая и насмешливая. И это было хорошо. Под настроение.
«Озвездеть» желающих множество…
Главное – это денег количество!
И за бабки ваше ничтожество
Превратится в Ваше Величество!
Ну а за отсутствием долларов
Можно стать звездой через задницу…
…Только сцена – это место для доноров,
А не пидоров. Чувствуешь разницу?
[8]
– …А спой Шевчука, – попросил смуглый черноволосый парень, когда длинноволосый допел про сцену.
– Да пожалуйста, Ринат, – улыбнулся тот. Сашка тихо отложил рядом с собой прут. Не хотелось жевать сейчас. – Вот…
…Я помню, как в банный день
Террористы объявили всемирный потоп!
С меня содрали три шкуры,
выдали жабры
и намылили зеленкой лоб!
Но – слава богу – без жертв
Все обошлось.
Как всегда – не хватило воды…
…Но борьба с терроризмом сковала страну
Для новой официальной беды!..
…Когда он допел и эту, то несколько секунд молчал, а потом неожиданно обратился к Сашке:
– Ну а наш ночной гость что закажет?
– Я? – удивился Сашка и даже огляделся. Певец кивнул:
– Сегодня ночью у нас нет других гостей.
Вокруг засмеялись – дружно, но не обидно. А парень продолжал:
