Гитарист встал и без дальнейших слов пошел в темноту. Никто ничего не сказал ему. И никто ничего не сказал, когда Сашка почти сразу поднялся тоже и почти побежал следом…
…Парень стоял в каком-то десятке шагов, неразличимый в тени большого дерева. И Сашка подскочил и рванулся, когда тот положил руку ему на плечо и остановил:
– Ну и зачем ты за мной идешь?
– Блин! – Сашка с трудом перевел дыхание. Сердце трепыхалось в горле. – Так же кони можно двинуть…
– Ну… – тот пожал плечами. – Вообще-то я не настаивал на том, чтобы ты за мной ходил. А кстати – это вопрос. Зачем ты за мной пошел-то?
– Возьми… – Сашка перевел дыхание и в этот миг ощутил, до чего дебильно прозвучат его слова. Ему сделалось страшно стыдно, но он все-таки с трудом договорил: – Возьми меня с собой…
И увидел, как брови гитариста чуть поднялись.
«Сейчас он скажет, что идет домой, – подумал Сашка. – Что идет домой и там у него родаки, которые давно о нем беспокоятся. И что у него нет времени. И уж конечно, ему некуда и незачем меня брать».
Сейчас он скажет это.
Гитарист пожал плечами:
– Пошли, – безразлично произнес он…
…Эта улица была более-менее жилой. Более-менее – потому что в одном или двух местах светились поздние (да нет, ранние – четвертый час!) огни и навстречу попалась ранняя (а скорее – поздняя) гоп-компания из трех человек. Один из них начал зажигать со слов: «Закурить…», но молчаливый спутник напрягшегося Сашки равнодушно спросил: Что?» – и… и гопник молча свалил в сторону. Оттуда донеслось возмущенное «Ну ты че?!» и ответ: «Да это, знаете, как-то, это, блин, типа…»
– А куда мы идем? – спросил Сашка. Гитарист посмотрел на него с настоящим изумлением.
– Я иду пить кофе на вокзал, – ответил он. – А ты вроде бы со мной.
– Ну… да. – Сашка посмотрел на быстро светлеющее небо. – Да. Только у меня денег нет на кофе.
– У меня есть, – безразлично ответил спутник Сашки. И вдруг протянул руку, локтем отодвинув чехол гитары: – Петька.
– Сашка. Полыванов. – Сашка пожал руку и удивился, какие сильные у гитариста пальцы. Да и сам он оказался постарше, чем казалось на первый взгляд, – лет шестнадцати или около того.
Петька кивнул и опять замолчал.
На улицу вступало летнее утро. Здешний железнодорожный вокзал Сашка знал, но они вышли к нему откуда-то с тыла, перебрались через пути и, пройдя через ровно гудящий людскими голосами зал, вошли в небольшое пустое кафе со «стоячими» столикам. За окном проползал, медленно погромыхивая, товарняк. Сашка туповато следил за ним, когда в его пальцы толкнулась ручка, и он, вздрогнув, увидел, что Петька вернулся с двумя чашками кофе.
– Черный, – сказал он, ставя гитару к ноге. – Пьешь? – Сашка кивнул, но пить не спешил – не хотел жечься. А вот Петька с удовольствием сделал большой глоток и предложил: – Ну, рассказывай.
– О чем? – искренне удивился Сашка.
– Почему сбежал из дома? – уточнил Петька, снова отпив кофе.
– Из дома… – Сашка криво усмехнулся, но про себя подумал, что этот парень догадлив. – Был бы он. Дом.
– С родителями поссорился, что ли? – Петька цепко окинул взглядом Сашку. Так цепко, что тому это не понравилось и он вызывающе вздернул подбородок. – Ты ведь не беспризорник и даже не детдомовский. Брось. Не обижайся, даже если отлупили.
– У меня больше нет родителей, – сказал Сашка.
В горле встал комок. Сашка опустил голову. Не хватало еще позорно разреветься перед этим незнакомым фактически парнем… Но Петька сказал сам:
– Расскажи, если хочешь. Что случилось?..
…Когда Сашка закончил говорить, Петька спросил:
– Ну а сейчас ты куда шел? В смысле ночью?
– Никуда, – тихо ответил Сашка.
– Ну а все-таки. Вот что ты думал делать? – неожиданно весело спросил Петька.
Сашка вяло шевельнул плечом.
– Да я не знаю… – Его внезапно охватила равнодушная усталость, как будто на плечи сбросили тяжелый сырой мешок. – Не знаю…
– Ты бы хотел жить по-другому? – Петька спрашивал с интересом.
– А разве это можно? – безнадежно ответил Сашка. Ему вдруг снова стало совершенно ясно, что Петька сейчас допьет кофе, скажет «Ну пока!» и пойдет домой. Но тот неожиданно ответил:
– Да понимаешь, Саш… – Петька помешал ложечкой в чашке с остатками кофе. – Тут вот какое дело. В принципе изменить свою жизнь не так уж сложно. Даже просто. Сложно-то другое.
Сашка сцепил пальцы под подбородком.
– Что? – спросил он коротко. Петька усмехнулся каким-то своим мыслям и то ли нехотя, то ли просто задумчиво ответил:
– Никогда потом не пожалеть, что изменил свою жизнь. Ну или, по крайней мере, не подавать виду, что жалеешь. А то иногда прямо кричат: «Хочу перемен!» – А потом хватаются за голову: – «Как же раньше хорошо жили, я же не этого просил!»
– А ты как изменил свою жизнь? – спросил Сашка. Петька снова усмехнулся:
– А откуда ты знаешь, что я ее изменил? Может, у меня хобби такое – по пустырям петь? – И, видя, что Сашка не отвечает, а сам ждет ответа, продолжал: – Но у тебя-то, – Петька посмотрел на Сашку поверх ложечки, которую вертел в пальцах, – не та ситуация. Подумай сам. Ну вернешься ты. Попросишь прощения. Может, и родителей твоих отпустят. Ничего такого страшного ты не сделал, не хулиган, как ваш Мишка… Ну, оступился. Покаешься – и все обратно. У тебя есть комната. Тебя кормят. Тебя одевают. Тебя не бьют. Ты учишься в школе.
– Понимаешь… – Сашка покусал губы. – Понимаешь, это есть у любой хорошей собаки. И она больше ни о чем не мечтает. Но я-то…
Он не договорил. Как-то не хотелось говорить: «Я же не собака!» Как-то это натянуто было, как будто из кино. Но Петька, похоже, догадался о недосказанном и тихо ответил:
– Ты даже представить себе не можешь, у скольких людей нет даже такого счастья. Собачьего. И сколько людей мечтают хотя бы об этом. Не собак – людей, и я не могу их обвинять… А если тебе этого мало, то учти – другая сторона счастья часто связана с отсутствием этой. Ну нечасто так получается, чтобы и теплый угол – и полет души. Закон природы.
– А у тебя совпало? – прямо спросил Сашка. Петька кивнул и добавил:
– Но я никому не пожелаю пройти через… впрочем, черт с ним, я не о себе. И кроме того, постоянно стараются отобрать то одно, то другое.
– Кто? – не понял Сашка. Петька изумленно поднял брови:
– А кто за тобой приезжал?
Сашка беспомощно открыл и закрыл рот. Ему на миг показалось, что Петька издевается. Но в глазах у того не было ничего – даже сочувствия. Потом он повернулся к стеклянной двери кафе:
– Вон, посмотри в зал. Смотри-смотри… Вон сидят двое мужичков. Что они тут делают? А они тут девочками торгуют. Не девушками, а именно девочками. С доставкой на дом. А вон… во-во-во, вон мент пошел! Думаешь, он не знает, чем они занимаются? Зна-ает… И за то имеет свой законный угол. Двадцать пять процентов. А вон стоят цыганские беженцы из Таджикистана, просят милостыньку у русских дураков и по совместительству впаривают им наркоту. С них имеет уже не дорожная милиция, а отдел по борьбе с этим самым делом. Трогательное единение душ. А вон висит стенд «РАЗЫСКИВАЮТСЯ» – вон, большими буквами с уклоном в церковнославянские. Кого там разыскивают? Вон пропавшие, «Жди меня» плакатик, Кваша умоляет помочь детишек найти – о, сколько детишек… и ни одного пока не нашли. Вон преступившие, видишь, такие бородатые – кто чего взорвал, кто где кого изрешетил… Этих наоборот – горстями гребут, только они все никак не кончаются. А вон пидоры пошли, аж целых двое. В смысле – эти, нетрадиционно ориентированные в зад… И куда ты в этом милом мире бежать собрался? Сиди и не чирикай. Ничего ведь не изменилось. Даже оккупантов нету на улицах. Живи в кайф, ты чего, брат?
