Как говорил уже сам Гунн, он бегал, где только мог. По больницам. Когда не помогло – по мечетям.
Но понапрасну – умерла жена. Врачи дали неутешительный вердикт – к исходу месяца (а было 27-е число) дети точно умрут. Гунн запил.
И вот спустя сутки опухший от потребления водки Олжас заявился в известное ему святилище Тенгри – пещеру с плоским камнем и нарисованным на нем солнцеголовым человечком. Пьяный в стельку Гунн выгнал из пещеры гида и начал долбить камень кулаками, выкрикивая все известные ему ругательства. В конце концов он упал и потерял сознание… после чего привиделся ему сон…
Старик с небольшим посохом сидел на этом самом камне и, улыбаясь, смотрел на пьяного казаха. «Чего пришел, бала?» – ласково спросил он. Олжас не обратил внимания, что его назвали «бала» – то есть мальчишкой. Тряся руками, он прохрипел: «Детей… детей верните… прошу, не дайте умереть! За что?» Старик снова улыбнулся и огладил щетинистый подбородок: «Бала, за грехи отцов всегда страдают дети. На тебя ТАМ, – старик ткнул пальцем в потолок, – уже сабли точат. Так не удивляйся, бала, что искры на детей падают». Олжас сморгнул. Олжас опешил: «Но как? Почему? И…» – он не договорил. Старик перебил его: «Бала, ты сам назвал себя Гунном и сам пошел по этому пути». После чего снова ласково и ободряюще улыбнулся и тронул Олжаса посохом по виску. Олжас проснулся.
Проснулся в вытрезвителе – и первым, что он увидел на выходе, – это отраженная в дождевой луже проплешина. На виске. Там, куда ткнул посохом старик….
Олжас свернул все преступные дела, по мере сил и возможностей начал выходить из этой сферы. После чего постепенно перевел большую часть своих денег в драгоценности и ценные бумаги.
Нет, сразу чуда не произошло, и сыновья не поднялись с больничных коек – однако критический порог, длиной в три дня, был преодолен, и состояние сыновей вошло в затяжную стадию.
Сыновья выжили…. С нехилым истощением организма, небольшой дистрофией – но все же. И они были очень удивлены, узнав, что их отец изменился.
Гунн стал Гунном не только в боевом смысле этого слова.
– Деньги – это тлен, – согласно кивнул Батырбай. – Но без них – никуда. Тем более сейчас. Олжас, скажи, почему ты ничего не делаешь?
– А что я могу сделать? – Гунн улыбнулся. – У меня много денег. Даже очень много. А что мне они дают? Только относительную безопасность – заокеанские чиновники берут взятки точно так же, как наши, только больше. А так… я еще бессильнее многих. Мне не спрятаться.
И в этом он был прав. С началом оккупации на него пытались было зариться люди. Разные – большие и маленькие…. Помогали и деньги, и знакомства. Именно поэтому миллионера, чьи сыновья живут в юртах и охотятся на лис дедовскими способами, стали считать просто чудаком. Одним из многих потихоньку стареющих казахов, которые безнадежно пытаются угнаться за глупыми обычаями. Олжаса это вполне устраивало. С дурака спрос меньше.
Молча попивая сделанный своими руками кумыс, Гунн лениво думал… обо всем. Но больше – о положении. Ведь Гунн вполне имел возможность улететь куда-нибудь… хоть в ту же Австралию да жить там припеваючи. Климат, конечно, не такой, но чем хуже? Ничем.
Но почему-то улетать никуда не хотелось… Даже больше – хотелось заплатить кому-нибудь и сколько угодно, чтобы снова появился Назарбаев – чтобы собрали ополчение, чтобы оккупантам дали отпор…. Вот только некому платить. Некого собирать. Нечем вооружать….
Мысли Олжаса прервал нарастающий звук двигателя и сухое шипение тормозов за забором. В ворота судорожно застучали.
Дер. Чистое. Российская Конфедерация Независимых Народов
Вставайте, люди русские,
Вставайте, люди вольные,
За отчий дом, родимый край!
Живым бойцам – почет и честь,
А мертвым – слава вечная!
На Святой Руси, на родной Руси
Не бывать врагу!
Поднимайся-встань, Мать Святая Русь!
Х/ф «Александр Невский»
Проблема в том, что к ним привязываешься.
Верещаев имел в виду мальчишек. Своих мальчишек, как он их называл. Эдьку, Петьку, Димку, Юрку, Илюшку, Никитку. Это из старичков. А еще Игорек, еще один Димка, и третий Димка, и тезка Олег, и Санек, и Иринка, и Тома – это уже «здешние», прибившиеся… Своих нет – привязываешься к чужим. А потом оказывается, что – война, и история стара как мир: ребенок пройдет, пролезет, пронырнет там, где взрослому сразу хана.
Для себя Верещаев решил: как только наладится система агентуры, все эти разъезды и ходьба несовершеннолетних прекратятся. Хватит играть в пионеров-героев. Из «советского пантеона» – двадцати четырех самых знаменитых пионеров-героев – погибли восемнадцать, Верещаев это хорошо помнил.
Но это он решил для себя. А умом понимал, что – нет. Не получится так. Да и какой смысл в этом, если детей не спрятать даже в тылу – нет его, этого тыла, хоть самого плохонького, голодного и холодного? И настанет день, когда ему придется узнать о первом из погибших мальчишек. И чем тогда оправдывать себя? Или и не нужно никакое оправдание и все так и должно быть в такое время?
Был уже третий час ночи, но он не спал. Сидел и вспоминал первого из отправленных…
…Петька был его учеником – в школе. В каком-то смысле – его крестником; четыре года назад… да, четыре… Верещаев вытащил Петьку и его брата Димку из воронежской беспризорщины – голодных, злых, никому не верящих и уже почти поломанных, балансирующих на самом краешке, на тоненькой ниточке остатков мальчишеской гордости и храбрости. И опять ужаснулся – в тысячный раз! – сколько таких вот ребят – умных, талантливых! – пропадает на улицах «выбравшего демократию» государства. Но он никогда не считал, что сделал что-то необычное. Он просто так жил. Сколько раз над ним насмехались! Какие слухи распускали про него… Как не верили, что тут нет никакой корысти. Считали дураком, провокатором, извращенцем…
А он просто так жил.
…Когда братья отправились с ним сюда, Верещаев удивился, если честно. Он не мог понять, чем заслужил такую верность. Да и не особо старался вникнуть, в последнее время навалилось столько дел… Когда встал вопрос – Димка Ярцевский, князь, чтоб его, поставил этот вопрос ребром и на дыбы – кого отправлять выяснять проблему с накопительными лагерями для детей – он долго думал, перебирал, прикидывал. Тоже была ночь, точнее – поздний вечер, теплый и тихий. Он долго бродил за околицей, пока не промок насквозь от вечерней росы, а из низин не выполз туман. Дав здоровенного кругаля по холмам, Верещаев спустился в ложок, перебрел его по мосту и остановился. Задание было тяжелым (слова «смертельно опасное», «невыполнимое» он старался не употреблять, дистанцироваться от их смысла). Нужен был подросток – умный, ловкий, храбрый, с быстрой физической и психической реакцией, мотивированный… Таким условиям отвечали многие из его ребят. Но именно это и затрудняло выбор. Он не представлял себе, как будет приказывать такое. Ведь это… Своим ребятам Верещаев никогда не врал. Но сказать такую правду… отправить фактически в никуда?
