Это было только ощущение. Но оно пронизывало всю жизнь и всю работу ооновских специалистов. И никуда от этого было не деться.
* * *
Сашка лежал на кровати и смотрел в «тыл» второго яруса, где дрых Петька. До подъема оставалось еще с полчаса, хотя подъем никого особо не колыхал. Но через полчаса после подъема – завтрак, а на него опаздывать не рекомендовалось, потому что раздача работала только пятнадцать минут и закрывалась наглухо, стучи не стучи.
Сашка вздохнул. Ему было тоскливо и страшно. Блок № 21 недалеко от какой-то Сарани (Сашка ее и не видел толком) предназначался к вывозу на плантации в Бразилии, это все знали, и этого никто не скрывал… Но с этим самым вывозом (или с самой Бразилией, что ли?) что-то не заладилось, и сто мальчишек в возрасте 12–16 лет одуревали в помещении, над которым под потолком по открытому балкончику – грямс-грямс-грямс – раз в десять минут днем и ночью громыхал охранник-надзиратель. За завтраком раздавали транквилизаторы – никакого контроля не было, их можно было хоть на пол бросать. Но многие их, наоборот, жрали по нескольку штук, с того же пола и подбирая. Так было легче переносить муторное безделье и тоску – валяйся себе на кровати без мыслей… Сашка тоже как-то попробовал, но Петька отволок его в сортир и силой влил в глотку кружку мыльной воды – под гогот ребят.
Сашка вздохнул. Он временами вспоминал родителей (и плакал по ночам в подушку, не видя ничего странного в этом – в блоке так плакали многие), дергающееся лицо, горячечные слова Мишки, родной Воронеж… И мучился какой-то неясной виной, даже кулаки сжимались от неосознанного желания что-то делать, куда-то бежать… Он и за Петькой пошел поэтому. А странный пацан повел себя еще более странно – взял и идиотски попался в облаву ооновцев. Правда, честно предупредил Сашку, что собирается делать, и Сашка, вспомнив тогда опять-таки Мишку, едва не сбежал… но в последний момент испугался. Петька все-таки был какой-то опорой в жутко изменившемся мире. Да и любопытство разбирало – уж больно странно он себя вел.
Об этом своем решении Сашка потом пожалел много раз. Пожалел, когда их везли в поезде – тошнотворно долго, десять дней, с какими-то остановками. Пожалел, когда понял, куда и зачем их привезли. Петька на все истеричные вопросы попутчика только насвистывал, улыбался, а то и напевал всякое-разное. Он вообще был компанейский парень, и как-то так получилось, что многочисленные разборки, учиняемые быстро осатаневшими – еще в поезде – от скуки мальчишками между собой, ни его, ни Сашки не коснулись. Сашка никогда не был «домашним мальчиком», но, замирая от жути, честно себе признался – он бы не смог «удержаться на плаву». Те, кто посильней и понаглей, вытворяли с остальными такие вещи, что у Сашки волосы дыбом становились, когда он представлял себя на месте жертв. За десять дней в поезде он от увиденного просто припух… Кстати, и заступаться за пострадавших Петька не собирался – жил себе и жил. Со стороны могло показаться, что Петьке просто все равно – таких было вообще-то несколько человек. А вблизь он подпускал только Сашку – и Коваленко нет-нет да и улавливал: нет, это не все равно. Другое что-то. А что?
В лагере стало спокойней. Охрана все попытки драк или издевательств пресекала стрельбой тазерами – большинству буйных достаточно оказалось один раз посмотреть, как дергается на полу, пуская пену, обмоченный «супермен» с прикушенным языком – и они притихали прочно. Но тут было другое – пожалуй, более страшное, чем в том поезде…
…Сашка прерывисто вздохнул. Когда он узнал, что на территории лагеря действуют трансплантологический центр, банк крови и полуофициальная порностудия под вывеской «модельного агентства» – он похолодел. Кстати, Петька тоже испугался, причем сильно – виду не подал совершенно, но губы даже посерели. Но ребята туда не попали – то ли возрастом не вышли, то ли рожей, то ли медицинскими показателями. Сразу после прибытия в лагерь их позагоняли в душ, дали вымыться вволю, затем мальчишки попадали в руки комиссии, которая учиняла детальный медосмотр с заполнением карточек. (Мальчишки назвали – и, наверное, не они одни – чужие данные и под ними попали в базу данных лагеря, но группу крови и прочее не скроешь…) После медосмотра каждому вкатили десяток прививок (трое из барака умерли в ту же ночь, да и остальным было скверно), выдали комплекты одежды (пару серого цвета трусов, легкие штаны и куртку со светящимися номерами на груди и спине, плюс спортивные тапки), побрили волосы на теле и голове и защелкнули у каждого на правом запястье тонкую пластиковую змейку. После чего отправили в один из двухсот блоков, обнесенных примитивной колючей проволокой с вышками. Впрочем, эта проволока и эти вышки были не лишними – это стало ясно позже.
В таком виде они сидели в блоке уже двенадцать дней – на трехразовом питании (безвкусном, словно картон), душ и туалет за выгородками, выходить запрещено, только в столовку сектора – строем и под охраной. Делать было до такой степени нечего, что от тоски мальчишки буквально выли и, пожалуй, согласились бы на любые перемены. Тазеры охраны уже в первые дни присмирили всех. Из развлечений остались самодельные карты и долгие разговоры. «А я… а у нас… а мы…» Странно было говорить о своей прошлой жизни, страшно – думать о будущем, тоскливо – жить в настоящем. Говорили временами и о побегах, но как бежать – не знал никто, да и большинство ребят в блоке были беспризорниками и пришли чуть ли не добровольно – страшно сделалось только теперь. А вот повесились двое – то ли их откачали, то ли нет, охрана быстро обнаружила сиуцид и утащила болтающиеся на ходу тела пацанов из блока; больше их не видели.
Наверху пошевелились, резко свесились ноги – и вниз совершенно бесшумно ссыпался Петька. Увидел, что Сашка не спит, сел на край его кровати и подмигнул:
– Не спится?
Он был веселый и совершенно не заспанный. И почему-то при виде Петьки Сашка сел. Сел и подобрался – молча, глядя Петьке прямо в глаза. Тот поднял бровь и усмехнулся:
– Ты чего встопорщился?
– Я тут не могу больше, – тихо ответил Сашка. – Они моих родителей увезли и, наверное, убили. А я тут сижу и жду, когда отправят на них ишачить.
– Сань, – сказал Петька как ни в чем не бывало, – ты с женщинами спал когда-нибудь?
Сашка поперхнулся, посмотрел дико. Потом опасливо поджал ноги:
– Неееее…
– А хочешь?
– Неееее… – проблеял Сашка.
– А сбежать хочешь отсюда? – Петька взялся руками за опору верхней койки.
– Да, – вырвалось у Сашки раньше, чем он хоть о чем-то подумал. – А как?
Петька подмигнул еще раз и ловко запрыгнул на «второй этаж» – до прохода охранника оставалось всего несколько минут.
* * *
Почему-то Сашка думал, что врачиха окажется немолодой и некрасивой. Но она была стройная, блондинистая, симпатичная и на вид лет тридцати, не больше. Разве что рот какой-то неприятный – слишком большой. И глаза – явно ненормальные. С Петькой они поцеловались взасос (Сашка опустил глаза, смотреть было противно, и в то же время мышцы напряглись по всему телу), потом врачиха внимательно посмотрела на Сашку.
