Только по вечерам Вовка пугался своей комнатки и думал: и что же теперь, дальше так и будет всегда?!.
…Когда в родном подъезде его вдруг рванули за плечо и отбросили к стене, сперва он подумал, что это гопники – их развелось сверх всякой меры, – и, прижав локоть к животу, размахнулся для ответного удара вслепую, рявкнув: «Бля, оборзели через край?!» – но получил сильнейший удар по руке, потом – в колено, потом, уже когда согнулся, – в шею и увидел форму евсюков, за которыми маячил офицер UNFRF – с брезгливым лицом и непонятным черно-сине-белым флажком на рукаве формы.
– Дяденьки, вы чего-о-о?! – заорал Вовка, падая на пол и сжимаясь. Его несколько раз беззлобно пнули, потом офицер-иностранец спросил:
– Это он? – без акцента, равнодушно. Вовка приподнял голову:
– Дяденьки, я не делал ничего… – Он проследил взглядом отлетевшую к стене сорванную с него борсетку, в которой были деньги и недавно полученное удостоверение личности – ею даже никто не заинтересовался.
– Он самый, Семеров Владимир, – подтвердил один из евсюков. – Забираем?
– Сапирайттте, – кивнул офицер. – Дфоййе со мной, путтем опечаттывать кварттиру.
«Как опечатывать квартиру?! А как же мама?!» Вовка попытался вскочить, но получил еще один удар – в затылок – и очнулся, только когда его уже тащили волоком к стоявшему во дворе грузовику. Мир качался, и парню запомнилась лишь сидевшая на лавочке бабулька, которая несколько раз жаловалась на него ментам еще при прежней власти. Сейчас она замерла с приоткрытым ртом, держа в левой сухонькой ручке надкусанный ломоть хлеба, и в ее глазах был растерянный страх. Был ли еще кто-то вокруг – Вовка не мог понять, очень кружилась голова.
Потом его зашвырнули в грузовик – открытый «Урал», грохнули бортом, и машина сразу дернулась с места. В кузове было полно мальчишек, Вовке молча помогли подняться. Всех вокруг Семеров более-менее знал, но конкретно из его компании скинов тут был только Тимка, один из младших, пришедший в скины перед самой оккупацией после того, как его несколько раз прямо около школы избила компания курдов. Тимка протолкался к Вовке и встал рядом, хлопая глазами недоуменно.
– Чего они? – спросил он. – Меня прямо с кровати сдернули, дверь выбили… я даже мамке не сказал ничего… она на рынке…
– А моя где? – вырвалось у Вовки самое главное, самое мучительное, и он закусил губу, обернулся, провожая глазами свой дом – тот уплывал, покачивался, и окно в комнате Вовки было распахнуто. Парень сделал движение к борту – и увидел, что слева и справа едут два открытых «уазика», в которых за пулеметами сидели все те же евсюки, но явно нерусские.
Мальчишки были растеряны и перепуганы. Некоторым, так же, как Тимке, не дали толком одеться. Кто-то тяжело дышал, даже всхлипывал. Кто-то все время спрашивал: «А куда? Слышь, пацаны, а куда?» Большинство просто держались за борта, ежились от осеннего холода – многие были одеты совсем легко, – озирались, как будто их везли по совершенно незнакомым местам. Вовка тоже поймал себя на том, что провожает взглядом вывеску «Beeline» – ту самую, под которой он часто встречался с Катюхой – и не может понять, что на ней написано. Как будто она на иностранном языке… а, но она же и правда на иностранном языке… Он долго смотрел вслед этой вывеске.
– В ментовку, что ли? – прошептал Тимка. Ему никто не ответил.
Грузовик выехал за город и бодро покатил по рассказовской трассе, набирая скорость. Потянулись слева-справа леса; недалеко от котовской трассы «Урал» свернул и заболтался по разбитой песчаной дороге-проселку. Мальчишки хватались за борта и друг за друга, по-прежнему немо озирались, замолчали все, даже самые настойчивые в вопросах. Вовка слепо смотрел, как прыгает мимо редкий ельничек, пока не услышал крик одного из ребят, стоявших у переднего края кузова:
– Пацаны, нас же расстреливать привезли! Нас же… – голос оборвался как-то удивленно…
…Пулеметы – штук пять, на треногах, – стояли в двух десятках шагов от края старого песчаного карьера. Подальше – несколько машин. Возле пулеметов ходили и стояли люди – в форме евсюков. Отдельной группкой держались несколько офицеров миссии.
Грузовик остановился, взрыл песок, мальчишек опять резко мотнуло, положило друг на друга. Они начали подниматься, и тут со стуком откинулся задний борт, послышался крик команды:
– Пошли наружу, ну!
Ребята начали спрыгивать на изрытый песок. Только теперь Вовка заметил сбоку – на песке у ельничка – груды одежды. Несколько евсюков под командой черноусого горбоносого майора, который весело скалил зубы, с матом начали пихать мальчишек к этой одежде. Ребята не шли. Молча не шли, упирались. Вовка упирался вместе со всеми и не понимал происходящего. Тимка цеплялся за его локоть и, кажется, плакал.
– Чего толкаете?! – нелепо крикнул кто-то. Нелепо, тонко и жалобно.
– А ну, пошли раздеваться! – заорал черноусый почти без акцента и дал поверх голов мальчишек длинную очередь из укороченного «калаша», перехватив его с бедра.
Раздался стонущий животный крик – крик непонимания и испуга. Мальчишки – кто быстрей, кто медленней – стали перемещаться к одежде, но сами начали раздеваться только после еще нескольких очередей поверх голов, переглядываясь и вздрагивая, медленно, словно ждали, что сейчас кто-нибудь отменит этот приказ. Почти все зачем-то аккуратно складывали одежду и обувь. Ставя свои кроссовки, Вовка с каким-то тихим ужасом понял, что видит все-все очень четко, до мельчайших песчинок и каких-то белесых волосков на травинке. Потом он подумал, что вот сейчас можно прыгнуть в ельник и… он – он прыгнул и убежал. Убежал в мыслях, остро пережил чувство свободы… и очнулся, когда понял, что тяжело загребает ледяной влажный песок босыми ногами в направлении края карьера. Почему-то совсем не было холодно, наоборот – голова горела, а остальное тело не ощущалось, было словно шарик с гелием, плыло по воздуху.
Подгоняемые пинками и ударами прикладов, мальчишки, нелепо спеша, выстроились на краю оврага. Вовка медленно оглянулся через плечо и увидел внизу…
Он сразу отвернулся и попытался сглотнуть. Не получалось – глоток застрял где-то под горлом и заставлял икать.
– Вован, Вовчик, Вовка, – прошептал Тимка. – Вовка, это чего?
Преодолевая вязкое сопротивление воздуха, Вовка обернулся и сглотнул. Пулеметы в двадцати шагах от них перезаряжали. С лязгом и каким-то металлическим журчанием. Вовка не знал, что это за пулеметы, и ему вдруг стало страшно обидно за это незнание. За крайний пулемет развалисто уселся толстый мордатый евсюк. Он курил, глядя на пацанов водянистыми глазами в белесых ресницах – глазами откормленной свиньи. Еще несколько евсюков уже рылось в мальчишеских вещах, по-хозяйски набивая разной фигней большие рюкзаки.
– Вовчик, что это?! – тормошил его Тимка. – Вовчик, за что нас?! Воооовчииик! – И вдруг крикнул: – Маааа!!! – рванулся из строя, подальше от края – черноусый пнул мальчишку в живот и засмеялся, когда тот отлетел к остальным и скорчился.
