Майор Бернсуэйд трясся в головном янковском «Хаммере». Проселок, весь в колдобинах, порядком подмерз, автомобили подкидывало. Русская грязь разбивала шины колесной техники вдрызг, а стоило зазеваться – клинила даже танковые гусеницы. Пулеметчиков мотало в люках. Каково было солдатам в «Брэдли» – лучше и не представлять. Майора раздражало происходящее. За последние два месяца он зачистил три деревни, жители которых претендовали на что-то большее, чем просто житье на земле за счет натурхозяйства (это у командования сил UNFRF возражений не вызывало). И всегда все проходило без осложнений. Ну да, ну была стрельба, были несколько убитых. Ну и что? Зачем гнать в еще одну дикарскую деревню бронеколонну под прикрытием вертушек, да еще и снабжать кодами вызова «F-16» с авиабазы? И никаких объяснений… Майор был опытным солдатом и видел, что начальство явно мандражирует. С чего бы? И что там такого может быть? Он осмелился задать прямой вопрос – и получил очень вежливый и многословный ответ, в «выжатом» виде означавший: «Не лезь не в свое дело, солдафон». При воспоминании об этом майор злобно фыркнул и посмотрел на экран, где передвигались пятна засветок. В России тепловизоры работали отвратительно. Тут ВСЕ работало отвратительно, как будто техника заражалась от местных обитателей. Но экран как будто не показывал ничего угрожающего, как не показал ничего и предварительный облет «Предатора». В эфире переговаривались вертушки, и майор решил, что после окончания всего этого тупого дела вставит летунам фитиль со скипидаром – чтобы не…
– О господи, что это?! – В голосе старшего пилота было скорее изумление, чем испуг. Но уже в следующую секунду белая спираль поразила вертолет в днище – белесое, похожее на брюхо снулой рыбы, прямо в нарисованную морду Микки Мауса, точно в оскал дебильной диснячьей улыбки – и вертолет разлетелся огненными брызгами. Секундой позже та же судьба постигла вторую машину, экипаж которой не успел даже пискнуть.
Подняв глаза от экрана, где таяли алые, белые и зеленые хлопья, майор вдруг увидел то, чего не видел раньше, увлеченный электронной картинкой и успокоительным шумом эфира. Увидел реальность.
Реальность заключалась в том, что его колонна сейчас вползла на участок лесной дороги, изогнутый широкой петлей буквы «S». А точнее, на старую болотную дамбу. С глубоким кюветом слева и стометровой унылой болотиной справа.
– О господи, – повторил Бернсуэйд слова страшно и непонятно погибшего вертолетчика. – Заса…
…Две «тунгуски» стояли в трех километрах от колонны, почти на окраине села, замаскированные строительной фольгой и ветками. Именно они сбили вертолеты и остались на позиции, хотя у каждой в запасе было еще по семь ракет – Ярцевский не хотел рисковать. Еще четыре машины укрыли за кюветом на пригорках в лесу – метров за сто от дороги. Между ними и за болотом – на флангах «буквы S» – россыпью лежали в поляризующих «логовах» дружинники, вооруженные в том числе гранатометами и «Шмелями». Но в их участии в первые секунды боя нужды не было.
Во вращающихся башнях четырех «тунгусок» были установлены восемь 30-мм автоматических пушек «2А38». В следующие пять секунд они обрушили на колонну тысячу триста бронебойно-зажигательных снарядов.
По полсотни снарядов на каждую из машин колонны.
Две трети улетели мимо, превращая в бурелом осенний чахлый лесок за болотиной. Но и тех 10–25 снарядов, которые попали в каждую из машин, было вполне достаточно, чтобы на дороге не осталось ничего, даже отдаленно напоминавшего воинское подразделение. И без того слабая западная броня с бортов была еще слабее. Снаряды огненными комьями влетали внутрь – вместе с кусками самой брони, ошметками конструкций, обшивки, приборов, закрепленного на бортах снаряжения…
Через семь секунд после начала атаки негорящих машин на дороге не было. Через девять – взорвалась самоходная гаубица, чуть позже – «шишига», которую так и не успели покинуть большинство евсюков. Остальные машины просто горели. Ни одна из авиационных скорострельных 25-миллиметровых пушек «Брэдли», ни один хаммеровский «браунинг» или «Мк19» не стреляли. Стрелять из них было некому. Большинство стрелков были либо убиты наповал, либо корчились в горящих машинах с оторванными ногами. Первые выстрелы со стороны колонны – разрозненная пальба нескольких стволов – раздались только через пятнадцать секунд после начала разгрома.
И тогда голос подал товарищ Калашников – един во многих ипостасях. Тратить 30-миллиметровые снаряды на оставшихся в живых оккупантов и предателей не стоило…
…Майор Бернсуэйд, лежа рядом с горящей машиной, кричал в микрофон:
– Код красный для шестнадцатого! Красный для шестнадцатого! – пока не увидел, как со стороны кривого, нелепого и страшного, как в фильме ужасов, серого леса за болотом приближается стремительный рыжий плевок. В стороне летели к колонне еще два таких же. Бернсуэйд судорожно сжал гарнитуру, открыл рот… и через миг волна уплотненного до твердости бетонной плиты воздуха – после взрыва первого из трех выпущенных «Шмелей» – размазала его о горящий остов командирского «Хаммера», который мгновенно потух, – пламя снесло, сбило и скомкало…
…Первый из двух вылетевших с авиабазы «Фалконов» погиб в трех километрах от места засады – «тунгуски» от села достали его на пределе возможностей, выпустив для верности десять ракет серией, по пять каждая. Зафиксировав облучение радаром зенитки, пилот отстрелила целую порцию ловушек, совершила заученный маневр – и получила-таки ракету в сопло. Правда, три остальные, «заходившие» на ее самолет, «отвлеклись», но ей уже было все равно. Исправно сработавшая катапульта пробила ее телом несбросившийся колпак кабины, и через две минуты труп упал на заброшенном колхозном выгоне, буквально в десяти метрах от того места, где пятеро беженок из города варили поздние померзшие грибы для детей, кучкой спавших под ворохами досок и старого рубероида и шифера. На трупе летчицы нашли пистолет, хороший нож, кое-какой НЗ, десять золотых английских соверенов, официальную записку на русском с просьбой «Помочь пилоту сил ООН добраться до своих и получить вознаграждение» и фото семьи, которое тут же разорвали в десять рук с какой-то звериной яростью. Потом стащили с убитой комбинезон, теплое белье, а с похоронами возиться, конечно, не стали.
Второму пилоту – ведомому – повезло немногим больше. При виде того, что происходит вокруг, он неожиданно резко осознал, что с компьютерным тренажером это не имеет ничего общего. Через секунду после того, как он с истеричным воплем ужаса жидко опорожнил кишечник в специальный памперс, ракета попала под левое крыло, и вошедший в кабину осколок дюраля чисто и безболезненно отрезал пилоту голову. То, что осталось от машины, грохнулось в старый затиненный пруд возле заброшенной деревни…
…Ярцевский стоял на броне выехавшей к дороге «тунгуски». Маскировочная, рогатая от ракет, антенн и стволов, она была вызывающе украшена во весь лоб косой черно-желто-белой полосой с золото-алой на черной полосе вайгой и гербом бронесил Княжества – кольчужным кулаком с зажатой палицей. Остальные машины к дороге не выезжали. Передвигавшиеся по дороге дружинники то и дело нагибались, запасая в серо-коричневые мешки из грубого рядна часы, коммуникаторы, прицелы и вообще все, что представляло интерес для княжества в целом или для кого-то из дружинников в отдельности. Добивать было практически некого, только в болоте уже нечленораздельно вопили и ревели двое каким-то чудом добравшихся туда евсюков, протягивая к берегу руки и пытаясь выбраться из ледяной жижи, неспешно заглатывавшей их. На них смотрели равнодушно – и немногие.
