Решено было спешно перебрасывать с юга части казачьей дивизии ООН и батальоны конфедеративного СОБРа, укомплектованные кавказцами…
Дмитрий Ляляев
Тост
(интерлюдия)
Может, в чем-то бывал не прав и я,
Власть бандитскую зло кляня,
Но пока страной правит мафия,
Попрошу не держать меня!
Попрошу не читать нотации,
Дескать, молод ты и горяч.
Мне от вас не нужны дотации,
И силком меня не запрячь.
Мне всегда был понятен веселый смех
Над вождями из чугуна,
Но никто не просил опускать нас всех
До отметки морского дна.
Я гляжу на экран сапфировый,
Изнасилованный враньем.
Из страны несется по миру вой,
А поэты пьют шнапс с ворьем.
Мне не нужно искать нынче модных тем,
Я б очистился от грехов,
Звезданув по холеным мордам тем
Плетью, скрученной из стихов!
Попируйте, попейте кровушки
Средь народной лютой беды!
Будет время – слетят головушки
И растают ваши следы.
И хватило бы вам везения
Хоть за гробом спастись от слез.
Но и там не видать спасения
Тем, кто людям мученья нес.
По гулянке выйдет похмелие,
Толпы нищих развеселя.
Кровью выльется то веселие
И оплатятся векселя.
Враз раскаетесь, твари злобные,
Поваляетесь вы в ногах,
И придушат крики утробные
Парни в кованых сапогах.
И никто, ни теперь, ни в будущем,
Не проронит о вас слезы.
Пейте ж водку в море бушующем
И разбейте свои часы!
Окраина Ставрополя. Российская Конфедерация Независимых Народов
А я молодец, блин!
Я кончил свою тоску!
А ведь уже думал,
Что развалился в хлам!
Как пьяный казак, блин —
Шашкою на скаку!
Как пьяный казак, блин —
С маху и пополам!
О. Медведев
Начало ноября выдалось теплым, солнечным и ясным. Трудно было поверить, глядя в почти летнее небо, что где-то северней уже идет снег, уже началась и вступила в свои полные права настоящая зима. Да и, если подумать, кому какое дело до тех мест теперь? Уже поговаривали открыто, что принято решение образовать на землях Донского и Кубанского казачьих войск Юго-Казацкую Республику, давно мечтавшуюся кое-кому «Казакию»; идея, казавшаяся еще недавно навечно похороненой, начала обретать плоть. И значит, все места северней всяко скоро окажутся заграницей… Да и черт с ними, что там хорошего?! Русские одни живут, а русские – не казаки… ясное дело…
…В старых казармах внутренних войск на городской окраине шла большая гулянка. Повод был – завтра со всего юга провожали на службу шесть тысяч казаков, первый здешний настоящий набор в «ооновскую дивизию» «Генерал Краснов», формировавшуюся в Воронеже. У казаков на военную службу принято провожать с песнями, шумно, весело – обычай сохранялся даже во времена самой кондовой советской власти. А уж сейчас, казалось бы, прямой повод гульнуть вовсю…
Только не пелось казакам. Не радовала новая форма, не радовали радужные пачки европодъемных, и даже водка не пьянила. Огромное, многотысячное сборище больше походило на какие-то дикие поминки, причем поминки тоже не казачьи – молчаливые, мрачные. Ходили смутные, но очень настойчивые слухи, что первой «войной» казачьей дивизии будет подавление бунта «в России». В той самой, которая уже – почти заграница.
Верить в это не хотелось. Казалось бы, ну и что, даже если так? А вот поди ж ты…
Ходили и другие слухи. Что набранные там, на севере, казаки перешли на сторону повстанцев. Конечно, они вроде и не совсем настоящие казаки, не природные… Но что же это, в своих стрелять?!
…За одним из столов, занятых кубанцами, сидели не только казаки. Вопреки обычаю чужих на такие гулянки не звать были за столами и двое больше чем «чужих», офицеры из штаба казачьей ооновской дивизии, французский капитан де Приво и шведский лейтенант Орама. Их позвали потому, что обоих казаки уважали – за честность, за храбрость, за воинское умение, за то, что не чванились «цивилизованностью», что хорошо знали русский язык. Рядом с ними сидели двое атаманов – слева и справа.
– Плохо пьют, – сказал Орама французу де Приво по-английски. – Молча пьют. Когда русские молча пьют… – Он не договорил.
Француз кивнул, спокойно и внимательно поглядывая по сторонам. Его сосед-атаман хмыкнул и на том же языке спросил:
– А о чем нам говорить? Вот разве что спеть… – и повысил голос, переходя на родной язык: – Казаки, кто споет?! – а потом снова вернулся к английскому, спросил у Орамы: – А вот язык как нам теперь называть? России нет, язык тоже переименуем? Ты нас назвал русскими, а мы – кто? Кто мы теперь?
Швед промолчал. Он не нашел слов для ответа и обрадовался тому, что двадцатилетний Славка, сын атамана, говорившего со шведом, парнишка, который первым записался в дивизию, вдруг грохнул по столу кулаком – крепким, мужским, наработанным до каменой твердости и тяжести еще в школе на летних полях, и, глядя в покрытую пластиком поверхность бывшего школьного стола, неожиданно высоко и чисто затянул – так, что все разом примолкли, даже те, кто успел хватануть водки и натащенного отовсюду самогону сверх меры:
Не для меня-а-а-а-а…
Прыйдет вясна-а-а-а…
За стол родня вся соберется…
«Христос воскрес!» – из уст польется…
То будут петь не для меня…
И сразу с нескольких мест поддержали – как будто не было последнего века:
«Христос воскрес!» – из уст польется!
То будут петь не для меня!
Де Приво прищурил глаза. Его охватило странное чувство. Пели – отчаянно, крича даже, но в то же время странно слаженно – молодые парни и мужики. Песня, словно круги на воде, расходилась в стороны от их стола – дальше, дальше, дальше, рождая невиданный, жуткий хор. Откуда это? Ну да, они называются казаки. Но кто из них эту песню – старую казачью, де Приво это знал еще на своей родине – хоть раз пел в обычные дни?
А для меня-а-а-а-а…
Ку-сок свинца-а-а-а…
Он в тело – ой —
в тело белое
Вопье-о-о-отся…
Песня продолжала катиться, переливаться и греметь, хотя заведший ее Славка уже не пел сам – к нему между столами пробрался кто-то из приятелей и что-то прошептал на ухо – что-то, отчего Славка сперва отшатнулся, неверяще смерил взглядом кивнувшего парня рядом, а потом вскочил и тоже между столами запетлял прочь, к выезду. На него никто не обратил особого внимания, мало ли что… Но кто-то первым замолк, когда парень вернулся.
