— Но это только со слов Франсес Певерелл мы знаем, что прошло восемь минут. А они оба могут быть во всем этом замешаны. Мы с самого начала рассматривали такую возможность. И вода, вытекающая из ванны, вовсе ничего не значит. Я видел эту ванну, Кейт. Большая, тяжелая, из старомодных. В ней парочку взрослых утопить ничего не стоит. Все, что ему надо было сделать, — это оставить кран чуть-чуть открытым, чтобы ванна медленно наполнялась, пока он отсутствует. Потом он в нее влезает, чтобы выглядеть убедительно мокрым, и звонит Франсес Певерелл. Но я-то считаю, что они соучастники.
— Вы не очень логично рассуждаете, Дэниел, — сказала Кейт. — Именно история про воду из ванны и оправдывает Франсес Певерелл. Если они сообщники, зачем придумывать такую сложную байку про ванну, вытекающую воду и про восемь минут? Почему просто не сказать, что она выглядывала в окно, поджидая такси, беспокоилась, потому что он задерживался, а когда он приехал, отвела его к себе домой и оставила у себя на ночь. У нее же есть свободная спальня. Это же убийство, в конце концов! Она не стала бы беспокоиться о возможных пересудах.
— Мы смогли бы доказать, что он не спал в той постели. Если бы она такое нам рассказала, пришлось бы вызвать судмедэкспертов. Нельзя проспать ночь в постели, не оставив улик — волосков, следов пота…
— Ну, по-моему, она говорит правду. Ее алиби слишком сложно, чтобы не быть настоящим.
— Может, они и хотят, чтобы мы в это поверили. Господи, до чего же он умный, этот убийца! Умный и везучий. Задумаемся о Соне Клементс на минутку. Она покончила с собой в этом кабинете. Почему она не могла растрепать оконный шнур и испортить дымоход?
— Послушайте, Дэниел, — сказала Кейт, — мы с А.Д. все это проверили сегодня утром, во всяком случае, насколько возможно. Ее сестра говорит, Соня совершенно ничего не понимала в технике. И зачем ей было что-то делать с камином? В надежде, что кто-то спустя много недель захочет, непонятно почему, заманить Этьенна наверх, зажечь камин и запереть его в малом архивном, чтобы он отравился угарным газом?
— Конечно, нет. Но ведь она могла задумать самоубийство таким образом, чтобы оно выглядело как несчастный случай, надеясь не причинить вреда «Певерелл пресс». Может, она задумала это сразу, как старик Певерелл умер. Потом, когда Жерар Этьенн так зверски ее уволил…
— Если он ее уволил зверски.
— Ну, предположим, что зверски. После этого ей уже все равно, причинит она вред издательству или нет, может, даже хочет этого или по крайней мере хочет причинить вред Этьенну. Так что она уже не заботится о том, чтобы ее смерть выглядела как несчастный случай, убивает себя более приятным способом — снотворным и вином и оставляет прощальную записку. Кейт, мне это нравится. В этом есть какая-то безумная логика.
— Безумства здесь побольше, чем логики. Откуда убийце знать, что Клементс что-то сделала с газом? Она вряд ли могла сообщить ему об этом. Вам просто удалось сделать версию смерти в результате несчастного случая более правдоподобной. Ваша теория — еще один подарочек защите. Прямо слышу, как защитник пускается во все тяжкие: «Леди и джентльмены, уважаемые присяжные, у Сони Клементс было столько же возможностей повредить газовый камин, как у моего подзащитного, а Соня Клементс мертва!»
— Ну ладно, давайте будем оптимистами, — сказал Дэниел. — Мы его поймаем, а что потом? Что с ним будет? Десять лет тюрьмы, если ему не повезет, или меньше, если он поведет себя правильно.
— Не хотите же вы, чтобы его приговорили к повешению?
— Нет. А вы?
— Нет. Я не хотела бы возвращения к казни через повешение. Впрочем, я не уверена, что моя позиция вполне рациональна. Я даже не уверена, что тут я вполне честна. Я все-таки верю, что смертная казнь — сдерживающий фактор, так что то, что я вам сказала, как бы означает, что я предоставляю невинным людям больше возможностей быть убитыми ради того, чтобы успокоить свою совесть — ведь мы больше не убиваем виновных.
— Вы на прошлой неделе ту программу по телику смотрели? — спросил Дэниел.
— Про исправительное заведение в США?
— Исправительное! Чудесное слово. Здорово там заключенных исправляют. Убивают смертельным уколом после черт знает скольких лет ожидания, пока очередь на казнь подойдет.
— Да, видела. Можно было бы — в качестве аргумента — сказать, что их смерть в чертову уйму раз легче, чем смерть их жертв. Да и вообще их конец оказывается гораздо легче, чем у большинства обычных людей.
— Выходит, вы одобряете убийство из мести?
— Дэниел, я этого не говорила. Просто дело в том, что я не могу их так уж жалеть. Они совершают убийства в стране, где есть смертная казнь, а потом обижаются, что государство стремится выполнять принятые им законы. Ни один из них не вспомнил о своей жертве. Ни один не произнес слова «раскаяние».
— Один произнес.
— Значит, я это пропустила.
— Вы не только это пропустили.
— Вы пытаетесь со мной поссориться?
— Я пытаюсь выяснить ваши взгляды.
— Мои взгляды — это мое дело.
— Даже если это касается работы?
— Особенно если это касается работы. Во всяком случае, то, о чем мы говорим, касается работы лишь косвенно. Цель этой программы — заставить меня почувствовать возмущение. Ладно, она была искусно построена. Режиссер не пережимал с главной темой. Нельзя сказать, что трактовка несправедлива. Но в конце передачи они указали свой телефонный номер, чтобы телезрители могли выразить свое отвращение. Я только хочу сказать, что я не почувствовала такого отвращения, на которое они явно рассчитывали. И как бы там ни было, я не люблю программы, которые говорят мне, что я должна чувствовать.
— Тогда вам надо перестать смотреть документалки.
На реке появился полицейский катер, изящный и быстрый; он мчался против течения, его носовой прожектор разрывал ночную тьму, а за кормой рыбьим хвостом тянулся белый пенистый след. Но вот катер исчез из виду, и взлохмаченная река, постепенно успокаиваясь, снова обрела покой; на ее чуть колеблемую течением гладь сверкающими серебряными пятнами ложились отблески огней прибрежных пабов. Крохотные бусинки пены выплыли из тьмы и оросили стену, у которой стояли Кейт и Дэниел. Воцарилась тишина. Они стояли футах в двух друг от друга, устремив глаза на воды реки. Вдруг одновременно оба повернули головы, и их взгляды встретились. Кейт не смогла разглядеть выражение его глаз при свете единственного настенного фонаря, но почувствовала его напряженность, услышала, как участилось его дыхание. Неожиданно ее охватило страстное физическое желание такой силы, что пришлось опереться рукой о стену, чтобы удержаться и не шагнуть вперед — в объятия Дэниела.
Он произнес: «Кейт!» — и сделал быстрое движение ей навстречу, но она уже осознала, что сейчас произойдет, и отвернулась. Движение было едва заметным, но многозначительным. Он мягко спросил:
— Что-то не так, Кейт? — А потом ироническим тоном добавил: — Это может не понравиться А.Д.?
