К счастью, скандала не произошло.
– Михаил! Штабс-капитан! Муравьев! – из глубины зала раздался хрипло-прокуренный, но довольно громкий, чем-то знакомый голос, а следом появился и хозяин этого голоса.
Напрягая память, Михаил с трудом узнал в этом штатском, хотя и немного постаревшего, но еще крепкого и подтянутого капитана Крылова, которого они в девятнадцатом под Челябинском спасли от жуткой смерти и которого впоследствии Лопатин чуть не пришиб за то, что тот во время боя перерезал со своими друзьями раненых красноармейцев в госпитале.
Сейчас, растянув в улыбке свои узкие губы и поблескивая льдинками глаз из-под пепельно-светлых волос, он направлялся к ним, широко расставив для объятий руки.
– Уймитесь, полковник… – бросил он затевавшему скандал багроволицему мужчине, – из-за водки уже на своих, на георгиевских кавалеров, бросаетесь. Я с ними в таких переделках был, что многим в этом зале и не снилось…
По-видимому, Крылов обладал здесь определенным авторитетом, так как сразу почувствовалось, что настроение общества изменилось, подобно графику температуры малярийного больного. Даже виновник конфликта, выпрямившись, промямлил что-то извинительное.
– Прошу к нашему столу! – Крылов хлебосольно, хозяйским жестом указал на стол, за которым сидела компания прилично одетых господ, хотя штатская одежда не могла скрыть их принадлежности к бывшему офицерскому корпусу.
– Познакомьтесь, господа! – Он отрекомендовал друзей сидевшим за столом: – Мои спасители!
Крылов вкратце рассказал о событиях восьмилетней давности, не забыв упомянуть о том, что только благодаря сведениям, доставленным группой князя Муравьева, была разгромлена крупная группировка и на длительное время приостановлено наступление красных.
С особой значимостью Крылов познакомил друзей с высоким, пахнувшим хорошими духами, в элегантном дорогом костюме человеком с гладко зачесанными назад блестящими волосами:
– Вертинский Александр Николаевич.
Было видно, что этот человек несколько разбалован вниманием окружавших его людей.
«Вертинский, Вертинский…» Когда-то эта фамилия была на слуху, но Михаил никак не мог вспомнить, где он ее слышал. Его выручил суетливо рассаживающий гостей Крылов:
– Это душа нашего измученного чужбиной общества. Его песни, его мастерство напоминают нам о трагической судьбе нашей Родины, нашей судьбе! – высокопарно заговорил он. – Во время войны в России он был самым популярным певцом. Александр Николаевич! – раздвинул Крылов в холодной вежливой улыбке свои узкие губы. – Просим вас, ради такой встречи… Исполните что-нибудь из своего.
Томно пошевелив пальцами в золотых перстнях, но тем не менее не жеманясь, артист согласно кивнул, вальяжно поднялся из-за стола и направился к сцене.
Вскоре послышался его негромкий, но выделявшийся своеобразной экзальтированной интимностью голос. Слова песни:
…Мне снилось, что теперь
В притонах Сан-Франциско
Лиловый негр вам подает манто,—
вызвали у Михаила легкую, незаметную ироническую улыбку, но изысканно-интимная манера исполнения, разнообразие интонаций, выразительность жестов покоряли…
Зал на мгновение затих, обрушившись затем шквалом аплодисментов. А Вертинский уже пробирался к своему столу.
Многие глядели на него завистливо – он жил лучше других эмигрантов и считался в Шанхае самым модным певцом.
А за столом уже царил неугомонный Лопатин, заказавший отбивные котлеты, много смирновской водки и пива. Он говорил громко, уверенно, раскатисто хохотал, рассказывал парижские новости, случаи из своей врачебной практики, фривольные приключения и скабрезные анекдоты.
В общем, вечер катился своим чередом, как и положено, когда встречаются товарищи по оружию. И хотя никакой, в общем-то, информации не было получено, Михаил, услышав, что бывший капитан, а теперь уже подполковник Крылов связан с атаманом Семеновым, посчитал, что время потрачено не зря. Когда у входа в углу раздался пьяный рев скандалиста-полковника «Боже, царя храни», он с друзьями поспешил раскланяться, расплатившись за весь стол и договорившись с Крыловым встретиться завтра.
На следующее утро Крылов зашел к ним в отель, и они целый день шатались по китайским ресторанчикам, пробовали всякую всячину: горячих, скользких, похожих на мягкие хрящи трепангов, бамбуковые ростки, морскую капусту, почерневшие, лежалые в извести яйца, пили вонючий ханшин…
Болтали обо всем, что видели, что взбредет в голову: о китайской кухне и экономике, о Гражданской войне и китайской армии, о выучке солдат и происках японцев, американцев и англичан. Когда зашел разговор о Европе, Михаил посерьезнел:
– Кстати, о Париже… Ты сказал, что служишь офицером для поручений в штабе атамана Семенова… – Он пристально посмотрел в глаза много выпившего, но еще трезвого Крылова. – Так вот. Мы прибыли к нему по поручению начальника штаба Русского общевойскового союза генерала Кутепова.
Разговор с Кутеповым у Михаила состоялся в Париже. Кутепов, вспомнив их первую встречу в Ростове-на-Дону, где он тогда командовал корпусом, благосклонно отнесся к молодому человеку. Муравьев, пожертвовав в кассу РОВС приличную сумму и сообщив генералу, что едет в Китай, тут же получил от него несколько поручений к атаману Семенову, став, таким образом, как бы негласным эмиссаром для налаживания прерванных связей. Так как между Кутеповым и председателем союза бароном Врангелем шла невидимая со стороны борьба за власть и влияние в Белом движении, то Александр Павлович Кутепов решил наладить свой канал связи с белоэмигрантской колонией на Дальнем Востоке и в случае необходимости мог подтвердить, что такое поручение было Муравьевым получено.
Михаил понизил голос:
– Нам необходимо встретиться с атаманом Семеновым, не привлекая внимания.
– Нет ничего проще, – засмеялся Крылов, закуривая подаренную Михаилом сигару. – Атаман Семенов сейчас находится в Мукдене. Туда прибывает поезд маршала Чжан Цзолиня – главнокомандующего армией умиротворения Китая, объединяющей силы контрреволюции. В его войска входят даже японские части. Власть его распространена не только на Маньчжурию, но даже южнее Великой Китайской стены. Хотя власть эта практически номинальная… Всем заправляют японцы.
Он опять засмеялся, развалясь на подушках очередного ресторанчика.
В интонациях его голоса не звучало ни капли почтения ни к японцам, ни к китайскому маршалу, ни даже к своему вождю-начальнику.
– Наш атаман, как старая проститутка, готов за деньги отдаться любому, да только никто не покупает…
Крылов, заметив протестующий жест Муравьева, продолжил:
– Да бросьте, князь… Не знаю, как у вас в европах, а в наших палестинах, к сожалению, это – реальный факт. Вот сейчас атаман поехал лизать зад японской марионетке Чжан Цзолиню, хотя от того тоже мало что зависит… Я в войсках Семенова имею свой маленький бизнес: тоже такая же блядь, как и все остальные, работаю на великую расу Ямато. Думаю, что если вы мои слова передадите, то это ничего не изменит. Я японцам нужен, а Семенов готов терпеть от них любые плевки. Впрочем… Выполняйте поручение своего генерала. Английский рейсовый моноплан летает в Мукден дважды в неделю. Завтра утром как раз отбывает. Кстати, и Вертинский летит туда же завтра, а я его сопровождаю по приказу атамана. Он хочет устроить маршалу встречу по самому высшему, в его понимании, разряду. А этому китайцу русский романс Вертинского или другого юродивого – до желтой жопы, как Семенову – до белой… Два болвана-плебея, дорвавшиеся к власти… Когда-то Чжан был главарем хунгузов – обычной шайки дорожных грабителей. В Русско-японскую войну пошел на службу к японцам. Грабил обозы, нападал на мелкие гарнизоны, стрелял из засады по русским войсковым колоннам и снова исчезал в маньчжурских сопках. Через десять лет он стал губернатором Фэнтяньской провинции, ну а теперь – главнокомандующий, мать его… – Крылов цинично засмеялся. – Так что, если хотите увидеть нашего борова-атамана, с утреца – да на моноплан. Сейчас пассажиров практически нет, места будет много…
