– Встаньте, ученики, – раздался суровый баритон Фуцзюя.
Они, открыв глаза, вскочили на ноги. Солнце в совершенстве алой окружности, проходя последними лучами сквозь оранжево-выцветшую рубаху-балахон учителя, обрисовывая его мощную, как утес, фигуру, медленно садилось за кроны деревьев и причудливо изогнутые крыши многоярусных пагод монастыря.
Пробыв длительное время в его стенах, Александр и Евгений, освоившись с разговорной речью, уже знали, что эти горы, эти стены, не раз претерпевавшие за свою долгую жизнь разрушения, пожары, перестройки, уже в X веке слышали имя настоятеля Фуцзюя. Настоятель приглашал лучших мастеров ушу Китая для развития Шаолиньской боевой системы. В результате этого и начал формироваться ранний шаолиньский стиль, представлявший тогда своеобразное собрание лучших народных и армейских методов ушу.
Информационная справка
В 1905 году отец Муравьева познакомился здесь, во время своих исследований, с молодым монахом (сорок лет среди этих отшельников – не зрелость и даже не молодость). Монах по крупицам собирал знания, разбросанные в монастырских хрониках-манускриптах, за тысячелетие частично утерянные. Николай Михайлович, допущенный в книжное хранилище монастыря, отчасти благодаря огромным пожертвованиям, отчасти – ходатайству китайского правительства, обхаживающего русского дипломата, отчасти – личному обаянию (европеец, и все же прекрасно знает историю Китая, его язык, интересуется восточной философией), – он тоже заразился этими исследованиями и обратил внимание монаха на древний манускрипт, где излагалась история настоятеля Фуцзюя, поднявшего систему боевых искусств на новую ступень.
Молодой исследователь-монах, бывший одновременно еще и наставником маленького Миши (Ми-шу, как он звал его), решил взять себе новое имя Фуцзюй и посвятить свою жизнь углублению и расширению искусства ушу, подобно древнему настоятелю из мифов.
Сейчас Фуцзюй был одним из столпов монастыря. Он преподавал монахам сразу четыре монастырских дисциплины: буддийское учение, медицинские знания, боевые искусства и гражданские законы сосуществования. До сих пор одной из высших похвал шаолиньских монахов может служить характеристика: человек, искушенный в четырех дисциплинах.
Практик и теоретик, Фуцзюй за последние двадцать лет далеко продвинулся в своих исследованиях, дав монахам обновленную, стройную систему ушу, значительно углубив ее понимание как пути проникновения в самые сокровенные пространства внутреннего мира человека. В своих трактатах на личном примере учитель дополнил шаолиньскую школу большим разделом захватов, включая болевые захваты, заломы, надавливания на точки, которые реализуются через движения подражания животным – «летящий дракон», «резвящаяся обезьяна», «лягающаяся лошадь», «укус аиста», «удар головой барса». Он расширил учение легендарного Бай Юйфена, жившего, согласно хроникам, в XIII столетии и составившего в свое время трактат шаолиньского канона «Утонченные требования к пяти стилям». В нем описывается система боя на основе повадок пяти животных: тигра, леопарда, дракона, змеи и журавля. По сути, животные превратились в символы, где похожесть повадок приносится в жертву боевым аспектам. Опираясь на этот трактат, Фуцзюй усиленно разрабатывал два типа тренировки: развитие внутренних энергетических связей – «напитывание» от земли через ступни, а также тренировку сознания – приведение его в предельно спокойное, незамутненное состояние. Но больше всего не давала ему покоя легенда о Цзюэюане – ученике Бай Юйфена, который, будучи уже глубоким старцем, собрал монахов и воскликнул: «Мне кажется, я начал чувствовать истину боевого шаолиньского искусства, и сегодня я достигну через него окончательной внутренней реализации – „освобождения“». После чего от него вдруг распространилось яркое сияние, а затем свет внезапно потух. Изумленные монахи увидели, что на том месте, где только что стоял Цзюэюань, никого нет. Следуя вычитанным в хрониках наставлениям этого легендарного человека, Фуцзюй очень много внимания уделял психопрактике, повышая энергетику организма до немыслимо высоких пределов.
Конечно, мифы оставались мифами, но тем не менее учитель научился вводить сознание медитирующих в резонанс со Вселенной, заставляя организмы других, особенно больных людей подчиняться его воле, и, пользуясь своим интеллектом как передающим устройством, связывать их с Великим Космосом.
«А там… Кто знает… – думал Фуцзюй, – тайны Вселенной безграничны в своей полярности. Возможно, происшедшее с Цзюэюанем – не миф и не конец, а только начало чего-то нового, нам пока неподвластного… Пока…»
Заниматься с этими двумя русскими он взялся лишь потому, что они являлись друзьями Ми-шу, чьего отца он глубоко уважал и которому был многим обязан. К Михаилу, которого он воспитывал в его далеком детстве, Фуцзюй чувствовал привязанность. Он наблюдал у мальчика несомненно редкий дар управления энергетикой своего тела на подсознательном уровне, врожденного приоритетного высоконравственного начала и открытого, с незамутненной кармой – санскрит, канала двусторонней связи с Природой в ее глобальном вселенском понимании.
Двадцать лет назад он с большим сожалением расстался со своим маленьким учеником, видя в нем огромные перспективы. За прошедшие годы другого такого ученика, имеющего потенциальную возможность перенять на практике и даже в дальнейшем поднять его учение, вобравшее в себя также и учение чань, проповедуемое монахами монастыря, под его крылом не было. Шаолиньская школа алмазного созерцания и естественности останавливалась в своем развитии, не имея достойного, осененного Буддой проводника идей Фуцзюя.
Когда умирающего от газовой гангрены Муравьева в бессознательном состоянии каким-то чудом доставили в монастырь, Фуцзюй не удивился. Служение дхарме нейтрализовало в его психике центры, возбуждающие подобные эмоции. Но он, принявший изначально философию Бодхидхармы, сознавал, что все во Вселенной идет как и предписывал Первоучитель. Имя Бодхидхарма на китайском звучит как «Путидамо» или просто «Дамо». В предписаниях у Дамо ключевым постулатом «духовного проникновения» стало успокоение духа. Но вместе с тем Первоучитель предписывал «проникновение посредством действия», которое предусматривает четыре вида поступков: отсутствие мирских стремлений, служение дхарме, воздаяние за зло и следование судьбе. Поэтому Фуцзюй просто отметил для себя: именно этот юноша и должен был прийти снова в монастырь, пройдя через горнило страшных жизненных испытаний, более подготовленный для принятия истины. Поэтому же он применил весь свой опыт, все свои знания, накопленные не только им, но и священными предшественниками, которые, передавая эстафету, озаренно пронзили молнией знаний столетние временные пласты, чтобы вырвать посланца судьбы у смерти. Учитель не удивлялся. Это и его судьба, и его дхарма.
А удивляться было чему! Только чудом можно было объяснить, что, претерпев столько испытаний, в принципе будучи вне закона, не зная языка, друзья нашли в горах именно тот монастырь, доставив сюда полумертвого, в бессознательном состоянии, Михаила.
Чудо, что самолет, посаженный в горах Михаилом за несколько сот километров от уничтоженного ими центра бактериологических исследований, не разбился вдребезги и не взорвался (благодаря пустым бакам), а друзья отделались легкими ушибами. Один только Михаил сломал правую ключицу. Чудом они выбрались из дворца тухао – какого-то сумасшедшего феодала, где по-настоящему они впервые оценили огромную пропасть между европейской цивилизацией и азиатским средневековым укладом жизни.
