Он откинул крышку корзины и засунул туда руку. Два молниеносных броска – и в друзей полетели две извивающиеся ленты, омерзительно поблескивающие на солнце своей змеиной кожей.
Две гюрзы, схваченные у основания головы, мускулистыми телами обвивая предплечья и пытаясь вырваться, мерзко шипели, обнажая страшные, загнутые внутрь ядовитые зубы.
Фуцзюй ничем не выразил своего одобрения, только свинцовый взгляд слегка смягчился. Он остался доволен учениками.
– А сейчас, – продолжил учитель, – засуньте змей в эти отверстия, – он указал на два углубления, расположенных на уровне головы, – и прикройте их камнями.
После выполнения приказа они повернулись к Фуцзюю, ожидая объяснения этому действию.
– Скоро ваши посланцы будут вырабатывать у Ми-шу чувство опасности, помогать освоить специальный раздел ушу «внутреннее искусство», предназначенный также для управления ци.
Заметив, как с тревогой переглянулись друзья, он успокаивающе поднял руку:
– Не беспокойтесь, он подготовлен к этому. У него с детства были выработаны установки на приближающуюся опасность. Но со временем, без должного развития, эти чувства несколько притупились. Ему нужен смертельный по опасности толчок, чтобы разбудить задремавший в нем защитный механизм.
– А если механизм не проснется? – коверкая язык монаха, спросил Блюм.
– Значит, ему придется пробыть в пещере еще месяц, вырабатывая в организме противоядия. Затем будем восстанавливать его мирскую оболочку. Четыре месяца без пищи – это максимальный срок для начинающих послушников. Затем все должно повториться сначала, пока он не научится вырабатывать в себе чувство надвигающейся опасности.
– Это Миша-то начинающий?!. – хмыкнул Лопатин, толкнув локтем Блюма.
– Да, – подтвердил Фуцзюй. – Правда, я чувствую, с ним проводились занятия, хотя недостаточно. Но все равно пришлось очищать его тело на более высоком энергетическом уровне, чем ваши. Иначе бы он не справился с болезнью.
– Так он что, эти три месяца находился в пещере без пищи? – удивился Лопатин.
– Да, – кивнул монах. – И еще месяц будет оставаться замурованным там. Его организм удивительно быстро справился с болезнью, я не ожидал. Перед этим я предполагал, что ему дважды придется посетить пещеру Бодхидхарма, и только в следующие четыре месяца он сможет постичь «внутреннее искусство». Но Ми-шу природа подарила столько жизненной энергии и врожденного истинного просветления, что он сам научился прозревать сердце будды. Читая его дхарму, я увидел, что лет семь назад он уже реализовал будду внутри себя. То же самое он несколько раз проделывал и за эти месяцы, в пещере. Посещение змей в течение следующего месяца только закрепит в нем эти навыки, и он уже без особого напряжения сможет реализовывать будду, пробуждая его в себе. И во время этого акта он сможет интуитивно и непосредственно воспринимать истину.
После своей речи учитель, жестом заставив друзей замолчать, повернулся, по примеру Первоучителя Дамо, лицом к скале, сел в позу лотоса и погрузился в медитацию. Друзья последовали его примеру.
В течение месяца все новые и новые змеи, разъяренные чуждым вмешательством в их змеиную жизнь, отвратительно шипя, двигались по проторенным ходам в темную пещеру, где обитал потерявший счет дням Михаил.
Мгновенным волевым усилием разогнав в душе липко-туманную голодную усталость, тормозящую в его теле все жизненные процессы, Михаил, пронзая тьму, метнул руку. В его кисти в испуге забилась отталкивающе-холодная змея. Еще одно волевое усилие, неприятный хруст – и ее тело, затихнув в короткой агонии, мертво повисло у него в руке. Экономя внутреннюю энергию, скупо рассчитав каждое движение, он отнес ее к подземному ручейку, стекавшему в пробитое за тысячелетия водой небольшое каменное отверстие. Тут же метнув руку вверх, он снова ухватил у основания головы смертельно опасную гадину, появившуюся в какой-то щели у потолка невысокой пещеры.
В последние мгновения или столетия – счет времени в сознании Михаила атрофировался – мерзкие пресмыкающиеся стали появляться в пещере все чаще и чаще. Энергия, которой он подпитывался, впадая в транс, иссякала. Все чаще и чаще приходилось выходить из него для устранения грозящей опасности. Двигаясь как сомнамбула, он уже автоматически совершал необходимые привычные действия по самозащите. Сознание было отключено, и в его теле слабой искрой теплился только один, самый древний во Вселенной инстинкт для всего сущего – инстинкт самосохранения, заставляющий его, прерывая подпитку гаснущей искры жизни, выходить из транса для защиты от нападения змей. Чувство опасности мгновенно вспыхивало в его мозгу, и он тут же, одномоментно, молниеносно производил защитные действия, а затем, снова уплывая в астрал, жадно впитывал в себя крупицы космической энергии. Жажда жизни пересиливала все.
Сейчас что-то неведомое предрекало в ближайшем будущем изменение его физического состояния, причем имеющее позитивную окраску. Он снова, напрягшись, разогнал туман, сковывающий его сознание, и медленно, экономя силы, двинулся к одной из стен пещеры, энергетика которой притягивала. Его обостренный слух, улавливающий даже практически беззвучный шелест плавно струящейся, не встречающей препятствий в гладком ложе воды, ощутил не слышные для уха обычного человека звуки. Кто-то там, далеко, осторожно разбирал эту стену, пытаясь пробиться к нему. Почувствовав возможную опасность, он, плотно смежив веки, прикрыл их ладонями. Размеренный звук нарастал, и вскоре слабо струящийся свет, вместе с какофонией звуков ворвавшегося к нему внешнего мира, несмотря на принятые им защитные меры, оглушил его непривычной силой. Почти теряя сознание, Михаил плавно опустился на землю. Он знал: опасность ему не грозит.
Прошло более двух суток. По указанию учителя друзья, медленно увеличивая освещенность, дозировано прикармливали, по чайной ложечке родниковой воды с растворенными в ней каплями сока всевозможных трав, постепенно приходящего в себя Михаила.
С вершины горы вкрадчиво струился рассвет. Перистые облака уже начали лучиться зыбким золотом еще не зародившегося солнца, когда они помогли Муравьеву выйти из пещеры на площадку. Мраморно-белая гладкая кожа туго обтягивала широкоплечий каркас его худого тела, покрытого тонкой, но ощутимо прочной проволокой сухожилий.
Лопатин с любопытством профессионала разглядывал появившегося во всей своей «красе» друга. Вся «подложечка» провалилась вовнутрь до того, что, казалось, присохла к позвоночному столбу. В яму, образованную на месте желудка, можно было спрятать два громадных кулака Евгения. Хребет зазубрился как пила. Усохшие бедра превратились в тонкие смешные палки. Поясница тоже ссохлась до такой степени, точно ее скрутили и выжали в этом месте, как прачка скрутила бы и выжала полотенце. Его поблекшие, цвета неба глаза тускло, без эмоций, смотрели в глубь себя. На обтянутом молочной кожей бородатом черепе с длинными, черными как смоль, блестящими в свете зарождавшегося дня волосами не проблескивало ни одного движения мысли.
Холодные мурашки поползли по спине Евгения. Сто двадцать дней без пищи! Нет, такого не бывает! И хотя рана на плече Михаила зажила, не оставив даже шрама, этот ходячий, с атрофированными мозгами скелет – хотя и живое, но странное существо – не был его другом.
