— Да, но зачем Марко могло понадобиться передвигать стол? — возразил Импортуна. — Если бы он оставил его стоящим по диагонали к стенам, но повернул Джулио лицом к себе, вы бы сказали, что убийца правша, а не левша. Если Джулио убил Марко, то у него были все основания не передвигать стол. Поэтому я спрашиваю снова: зачем он передвинул стол, помешав собственному плану, мистер Квин?
— Знаешь, Эллери, — инспектор снова выглядел усталым, — в этом есть смысл.
Эллери опять начал тянуть себя за нос.
— Пожалуй… — пробормотал он. — Если Марко мыслил достаточно ясно, чтобы перевернуть тело, ему должно было хватить ума не двигать стол. Дело очень странное… Нам лучше еще раз побеседовать с Марко. Может быть, он сумеет прояснить этот пункт.
Но им не удалось снова поговорить с Марко Импортунато ни в этот, ни в какой-либо другой вечер. Они нашли его висящим на гимнастическом канате, прикрепленном к высокому потолку спортзала. Он сделал петлю на нижнем конце, просунул в нее голову, потом, очевидно, поднялся по канату к потолку и бросился оттуда головой вниз. В итоге петля затянулась у него на шее.
Слуга Тебальдо растянулся на батуте, как мученик инквизиции, громко храпя и прижимая к себе пустую на три четверти бутылку итальянского ячменного бренди. Гораздо позже, относительно протрезвев, Тебальдо сообщил, что его cugino
[42]
Марко — по его словам, он был шестиюродным братом Марко, который привез его из Италии за свой счет, руководствуясь духом famiglia: добродетель, весьма редкая в великой во всех прочих отношениях Америке, — внезапно сполз с кровати и вызвал его, Тебальдо, на состязание, кто больше выпьет. Последнее, что помнил Тебальдо, прежде чем отключиться, были пылающие глаза Марко, которые напоминали два адских огня. В подтверждение своих слов слуга несколько раз осенил себя крестом.
* * *
— Сынок, — говорил инспектор Квин, наблюдая, как уносят тело Марко — сотрудники лаборатории конфисковали для обследования большую часть каната, включая петлю, — в таком деле любой мог напортачить. Не расстраивайся. Я виноват не меньше тебя — не мог поверить уликам, которые указывали на Марко, хотя все было ясно с самого начала. Пуговица, выпавшая из его кармана, отпечаток ботинка в пепле, удар, нанесенный левой рукой… А теперь самоубийство — все равно что подписанное признание… В чем дело, Эллери? Почему ты опять тянешь себя за губу? Ты все еще не удовлетворен?
— Поскольку ты задаешь прямой вопрос, — отозвался Эллери, — я должен ответить столь же прямо: нет.
— Почему нет? Что гложет тебя теперь?
— Очень многое. Во-первых, почему Марко не оставил стол стоящим по диагонали к углу? Во-вторых, тот факт, что он покончил с собой, не обязательно означает признание в убийстве, хотя возникает большое искушение интерпретировать его именно так. Самоубийство могло быть результатом временного умопомрачения, вызванного горем и немереным количеством алкоголя. В таком состоянии петля на шее выглядит логичным ответом на чувство вины из-за ссоры с Джулио. Не говоря уже — если он был невиновен — о панике из-за того, что его старались оклеветать. К тому же, папа, не следует забывать вопрос «cui bono?», который давным-давно сформулировал один смышленый парень по имени Цицерон. Кому выгодно? Кто выигрывает от смерти братьев Импортунато?
— Знаешь, что я думаю? — взорвался инспектор. — Ты просто ищешь предлог не возвращаться к работе над своей книгой! Ладно, давай расспросим Импортуну.
— Только позволь говорить мне, папа.
Инспектор пожал плечами.
На время работы экспертов он отправил Импортуну и Энниса в спальню Марко. Они застали секретаря свалившимся от изнеможения в кресло, но Импортуна стоял, как статуя, на расстоянии ярда от кровати брата. У Эллери создалось нелепое впечатление, будто он стоит на одной ноге, как аист или дальневосточный религиозный фанатик. Помимо этого, Эллери не смог разглядеть в нем признаков каких-либо эмоций по поводу потери второго брата за сутки. Массивные черты лица казались отлитыми из бронзы.
— Почему бы вам не сесть, мистер Импортуна? — оговорил Эллери. Несмотря на всю отстраненность мультимиллионера, было трудно не испытывать к нему сострадания. — Мы понимаем, как вам все это тяжело…
— Что вам нужно? — резко осведомился Нино Импортуна, не шевельнув и мускулом. Кофейные глаза враждебно устремились на Эллери. Их выражение вкупе с тоном свидетельствовало, что между ними возникло нечто, отдающее ледяным холодом смерти и в то же время притягивающее их друг к другу.
«Возможно, так было все время, — думал Эллери. — Вероятно, он с самого начала почуял во мне противника».
— Кто наследует состояние Джулио и Марко, мистер Импортуна? Поскольку оба не были женаты…
— Никто.
— Никто?
— Корпорация.
— Единственным владельцем которой вы теперь являетесь?
— Разумеется. Я последний из братьев. Последний из всей семьи.
— Я думал, Тебальдо — ваш шестиюродный брат.
— Это старая шутка Марко, в которую Тебальдо наполовину уверовал. Несколько лет назад во время визита в Италию Марко обрюхатил сестру Тебальдо и нанял его лакеем, чтобы заткнуть тому рот, а девушку щедро обеспечил. Пьяный дурень вовсе не наш родственник. Поэтому если вас интересует, кто выигрывает со смертью Джулио и Марко, мистер Квин, то это я, и никто другой.
Их глаза встретились.
— Папа, — спросил Эллери, не глядя на инспектора, — в котором часу, по мнению доктора Праути, умер Джулио?
— Вчера около десяти вечера плюс-минус полчаса. По его тону я понял, что ему вряд ли удастся сузить этот промежуток.
— Мистер Импортуна, — вежливо осведомился Эллери, — если вы не собираетесь настаивать на вашем праве хранить молчание, не скажете ли вы нам, где находились вчера вечером между половиной десятого и половиной одиннадцатого?
Спокойный голос в сравнении с резким тоном Импортуны давал Эллери преимущество, которое мультимиллионер быстро почувствовал. Когда он заговорил снова, его голос был таким же спокойным:
— Питер.
Эннис уже поднялся с кресла, потревоженный диалогом.
— Позвоните наверх и попросите миссис Импортуна немедленно спуститься сюда. Учитывая направление, которое принимают ваши вопросы, джентльмены, вы не будете возражать, если я приглашу мою жену. — Казалось, он говорит о тривиальной сплетне, услышанной в одном из клубов.
Через три минуты смертельно бледный Тебальдо доложил о приходе миссис Импортуна и вышел, шатаясь.
Вирджиния Уайт Импортуна направилась прямо к мужу и встала рядом с ним. Эллери с интересом отметил, что она не взяла его за руку, не прижалась к нему и вообще не вступала ни в какой физический контракт с ним, а просто стояла прямо, как солдат рядом с офицером, отделенная от него невидимой пропастью. Очевидно, она не хотела или не чувствовала необходимости приободрить мужа прикосновением. Или причина была в другом?
