Тогда, доведенная до крайности или просто не зная, что предпринять, она изобразила нервный припадок.
Глава 3
Прядь волос
На набережную Орфевр Мегрэ приехал около полуночи.
Гроза бушевала вовсю. Ветер нещадно трепал деревья на набережной, и мелкие гребешки волн танцевали вокруг плавучей прачечной.
В уголовной полиции было почти безлюдно. Однако Жан сидел на своем месте в приемной, наблюдая за коридорами, вдоль которых тянулись пустые сейчас кабинеты.
Из дежурки долетали громкие голоса. За ней то из-под одной двери, то из-под другой выбивались полоски света: какой-нибудь комиссар или инспектор никак не мог закончить дела. Во дворе работал мотор одной из машин префектуры.
— Торранс вернулся? — поинтересовался Мегрэ.
— Только что.
— А как моя печка?
— Пришлось открыть окно, так было жарко. Даже стены запотели.
— Пусть принесут пива и сандвичей. Лучше с горбушкой, ладно?
Мегрэ толкнул дверь, позвал:
— Торранс!
И бригадир Торранс проследовал за ним в кабинет. Перед отъездом с Северного вокзала Мегрэ позвонил ему и приказал продолжать расследование.
Мегрэ было сорок пять. Торрансу едва стукнуло тридцать, но во всем его облике уже было что-то внушительное, делавшее его похожим на слегка уменьшенную копию шефа.
Они провели вместе уже не одно дело и понимали друг друга с полуслова.
Комиссар снял пальто, пиджак, расслабил узел галстука.
Повернувшись лицом к печке, он несколько минут наслаждался ощущением тепла, разлившегося по телу, потом спросил:
— Ну что там?
— Представители прокуратуры прибыли очень быстро.
Отдел идентификации сделал снимки, по отпечатки пальцев — не потерпевшего, конечно, — идентифицировать не удалось. Их нет в картотеке.
— Насколько я помню, в ней нет отпечатков Латыша?
— Отпечатков нет, только его «словесный портрет».
— Значит, нет доказательств, что убитый Петерс Латыш?
— Но нет и доказательств, что это не он.
Мегрэ потянулся за трубкой и кисетом, где уже ничего не оставалось, кроме коричневой пыли. Торранс машинально протянул ему коробку прессованного турецкого табака.
Оба молчали. В трубке, разгораясь, потрескивал табак.
Затем послышались шаги и позвякивание посуды. Торранс открыл дверь.
Вошел официант из пивной «У дофины», поставил на стол поднос с шестью кружками пива и четырьмя толстыми сандвичами.
— Хватит? — поинтересовался он, увидев, что Мегрэ не один.
— Порядок.
Не прекращая курить, Мегрэ принялся за пиво и сандвичи, не забыв при этом пододвинуть кружку бригадиру.
— Дальше…
— Я опросил проводников поезда. Они подтвердили, что в поезде был безбилетник. Или убийца, или убитый. Судя по всему, сел в Брюсселе с другой стороны вагона. В пульмановском вагоне спрятаться легче, чем где-нибудь: в каждом вагоне есть большое багажное отделение. Латыш заказал чай между Брюсселем и границей, пролистал кучу английских и французских газет с финансовыми вкладышами.
Между Мобёжем и Сен-Кантеном посетил туалет. Проводник это помнит, так как, проходя мимо, Петерс Латыш сказал: «Принесите мне виски».
— И он скоро вернулся на свое место?
— Четверть часа спустя он уже пил свое виски. Но проводник не видел, как он вернулся.
— Потом никто не пытался попасть в туалет?
— Подождите! Одна пассажирка пробовала открыть дверь. Замок заело. Только в Париже проводник сумел взломать дверь и обнаружил, что в замке были металлические стружки.
— До этого никто не видел двойника Петерса?
— Никто, иначе на него обратили бы внимание, поскольку вид у него был обтрепанный — в таком виде не ездят в фешенебельных поездах.
— Какая пуля?
— Стреляли в упор из шестимиллиметрового пистолета.
Выстрел вызвал такой ожог, что врач считает: его одного было бы достаточно, чтобы наступила смерть.
— Следов борьбы никаких?
— Ни малейших. Карманы пусты.
— Знаю.
— Минутку. Я все-таки нашел вот это в жилетном карманчике, который был застегнут на пуговицу.
И Торранс вытащил из своего портфеля прозрачный конвертик из вощеной бумаги, в котором на просвет была видна прядь темных волос.
— Покажи.
Мегрэ продолжал жевать сандвич и прихлебывать пиво.
— Волосы женские или детские?
— Судебно-медицинский эксперт считает, что женские. Я оставил ему несколько волосков, которые он обещал досконально изучить.
— Что дало вскрытие?
— В десять часов все было готово. Приблизительный возраст тридцать два года. Рост — один метр шестьдесят восемь сантиметров. Никаких врожденных физических недостатков. Однако плохое состояние печени позволяет предположить, что мужчина страдал алкоголизмом. В желудке найдены остатки чая и почти переваренная пища, состав которой сразу определить не удалось. Результаты поступят завтра. Как только исследования закончатся, тело доставят в Институт судебной медицины, где оно будет храниться во льду.
Мегрэ вытер губы, перешел на свое любимое место у печки и протянул руку, в которую Торранс привычным жестом вложил пачку табака.
— Ну а я, — начал комиссар, — наблюдал, как Петерс или тот, кто занял его место, устраивается в «Мажестике» и обедает с супругами Мортимер Ливингстон, с которыми, судя по всему, у него была назначена встреча.
— С миллиардерами?
— Именно! После обеда Петерс поднялся к себе в номер. Я предупредил американца. Мортимер тоже поднялся к себе. Они, по всей видимости, договорились куда-то идти втроем, поскольку миссис Мортимер скоро спустилась вниз, наряженная в вечерний туалет. Десятью минутами позже стало известно, что мужчины исчезли. Латыш сменил смокинг на нечто менее приметное. Надел кепку, так что вахтер принял его за кухонного рабочего. Ливингстон же вышел в чем был, то есть в смокинге.
Торранс не проронил ни слова. Последовала долгая пауза, и в установившейся тишине явственно слышались гудение огня в печке и завывание ветра, от которого дребезжали оконные стекла.
— Что с чемоданами? — прервал наконец молчание Торранс.
— Проверил, Ничего! Одежда, белье, все как полагается состоятельному человеку. Ни намека на документы. Мортимерша клянется, что ее муж убит.
Где-то прогудел колокол. Мегрэ открыл ящик стола, куда днем бросил телеграммы, извещавшие о приезде Петерса Латыша.
