Так поначалу думали все. Но вот насекомое протестует, оно проявляет силу и достоинство. Оно наносит обидчику оскорбления, издевается над ним и чертовски ловко хлещет его по физиономии. И наконец, оно собирается ухлопать гигантское животное и предлагает ему такие условия поединка, что к нему, насекомому, все проникаются симпатией — все, за исключением нескольких задир, преданных американцу, потому что он одинаково щедро всех угощает грогом и тумаками.
Сторонники маленького француза наперебой подносят ему выпивку, закуску, стараются подкрепить его, поддержать; они хотят, чтобы он выстоял против американца: они боятся проиграть свое пари. А он вежливо благодарит, по твердо все отклоняет. Он берет только сигарету у мексиканца, жадно затягивается и смотрит холодными глазами на хозяина заведения, который протягивает внутри палатки веревки вдоль стен: зрители будут стоять за веревками.
Покуда американец вливал грог в раскрытый кратер своей глотки, покуда шли приготовления к дуэли, возобновилась прерванная ссорой беседа.
— Вы знаете? — сказал некий оборванный ирландец некоему аргентинцу, бронзовому, как ворота пагоды. — Вы знаете, Сэм Смит здесь.
Это имя, произнесенное шепотом и чуть ли не со страхом, вызвало удивление и любопытство.
— Сэм Смит?..
— Он самый, дружище! Император грабителей, монарх темного мира, великий вождь негодяев, которые обирают нас как липку, когда мы находим что-нибудь интересное.
— Тихо! Молчите! Опасно так говорить о Сэме — у него тысячи ушей!
— А вы его видели? Откуда вы знаете, что он здесь?
— Господи, да он всегда бывает там, где можно сделать дельце! Он обобрал Нью-Раш, потом он остановил дилижанс, который увозил добычу из Олд-де-Бирса, потом его видели в Нельсонс-Фонтейне. Говорят, он там зарезал какого-то торговца.
— Расскажите подробной, джентльмен.
— Сейчас. Раньше посмотрим дуэль.
Потом вмешался бельгиец, которого трепала лихорадка:
— А ты знаешь, месье, кто его компаньоны? Говорят, эти три бура.
— Клаас, Корнелис и Питер — колонисты из Вааля?
— Они самые.
— Ошибаетесь. Сэм Смит всегда работает один. Правда, у него есть помощники. Они ему фанатически преданы, и время от времени он бросает им косточку…
— Говорят, он настоящий джентльмен.
— Он щедр, как лорд.
— Он силен, как слон.
— Он жаден, как ростовщик.
— Короче, он и хуже всех и лучше всех!
— Откуда он? Кто он?
— О нем рассказывают странные вещи. Якобы он долго был главарем шайки грабителем в Австралии. У него было свыше пятисот человек, и он не боялся ни бога, ни черта. Богаты они были прямо-таки непостижимо. Лорд генерал-губернатор со всем своим жалованьем был против них бедняк. Но, к несчастью, дела у них пошатнулись.
— Вы сказали — к несчастью?
— Я так выразился с точки зрения искусства обирать ближнего. Сэм увидел, что в той отрасли деятельности, в которой он подвизался, может наступить безработица. Он заметил также, что в Австралии растут на деревьях хорошо намыленные пеньковые персики. Тогда он решил податься в Южную Африку и приняться за разработку алмазных и золотых приисков.
— Но чтобы так говорить о нем, вы должны его знать?
— Я видел его два раза и при таких обстоятельствах, которые не скоро забуду.
— Расскажите, пожалуйста.
— Очень охотно, если это вас интересует. Но вы мне скажете, когда начнется дуэль. Я поставил на француза. Если он выиграет, я вас угощу таким грогом, какого хозяин нашего кабака еще не приготовлял с тех пор, как мы промываем песок на Замбези.
— Браво! Вы настоящий джентльмен!
— В первый раз я видел Сэма Смита три недели назад.
— А второй раз?
— Вчера утром.
— Где?
— В каких-нибудь двух милях отсюда. Но я вас предупреждаю, что, если вы этак будете меня перебивать, я не смогу удовлетворить ваше любопытство. Имейте терпение. Моя история может быть изложена в двух словах. Я возвращался с водопада Виктория, где разведывал местность в скалах. Там есть золото. Я еле волочил ноги от усталости, но я был счастлив, потому что кое-что все-таки нашел. Немало золота у меня было в поясе, а, кроме того, в сумке лежал самородок величиной с два кулака.
— Здорово! Такой орешек вполне мог потянуть двенадцать кило!
— Считайте шестнадцать, приятель. Чистейшее золото. Во Франции такое золото стоит три франка грамм. Так что мой орешек стоил добрых пятьдесят тысяч франков…
— Арра! — воскликнул ирландец. — Было бы на что пить всю жизнь.
— И вот я иду себе и напеваю, когда из-за кустов раздается резкий голос и приказывает мне остановиться. Конечно, я и не подумал останавливаться. Я только зажал в руке револьвер и прибавил шагу. Внезапно раздается выстрел. Я почувствовал сильный удар в руку, в ту, в которой держал оружие, и мой револьвер выпал. Он был пробит пулей. И тут из зарослей выскакивает хорошо одетый верзила и становится прямо передо мной, а в руках у него двуствольный карабин, и из правого ствола еще вьется дымок. Стоит и смеется, подлец, до упаду и все смотрит на меня такими глазами, что меня начинает трясти. «Упрямец, — говорит он, — если бы вы меня послушали и остановились, и поделились со мной по-братски результатами вашей разведки, у вас бы теперь был револьвер. Кроме того, у вас была бы половина вашего золота. А теперь вам придется вывернуть карманы».
— И вы не сопротивлялись?
— Сопротивляться? Он пустил бы мне в голову пулю двенадцатого калибра и лишил бы меня удовольствия рассказать вам эту историю. Я подчинился немедленно, потому что этот джентльмен торопился. И он еще сказал мне с этаким дьявольским смешком: «Хорошо, дружок! Когда вы в другой раз повстречаетесь с Сэмом Смитом, помните, что его малейшие желания равносильны приказу». А я оробел, я просто обалдел, уверяю вас, и говорю: «Поверьте, ваша милость, я не знал, с кем имею дело». А он взорвался. «То есть как? — он говорит. — Неужели кто-нибудь смеет мне подражать здесь? Кто-нибудь без моего позволения взимает налог с рудников? Я один, запомни это хорошенько, я один и только я один плюю на вашу полицию и на ваш суд Линча. Если у меня есть конкурент, смело скажи мне, кто он, и я тебе клянусь, что сам учиню над ним суд Линча». А я говорю: «Нет, джентльмен! Просто я думал, что вы сейчас заняты где-то в других местах».
И тут он еще громче рассмеялся, забрал все, что я имел, оставив, впрочем, на земле щепотку золотого песку, свистнул своего коня, легко вскочил в седло и дал шпоры. На прощанье он мне сказал:
«Теперь я тебя знаю. Шесть месяцев тебя никто не тронет. Подбери эту мелочь — я ее оставляю тебе по доброте сердечной — и помни в другой раз, что со мной надо делиться». С этим он исчез, а я остался на месте, как дурак, и бесился.
