Однако именно это он и делал — вел какую-то бесконечную беседу. У него были седые волосы, недавно подстриженные, но совсем просто, двубортный костюм, дорогой, сшитый не в Америке. Прямой, свободного покроя, слишком плотный для такой погоды. Наверное, польский. Или венгерский. Вне всякого сомнения, восточноевропейский. Темные глаза и бледное лицо. И он ни разу не посмотрел в сторону Ричера, даже мельком.
Джек взглянул на часы. Без пяти восемь. Он соскользнул с гладкой гранитной плиты и пошел в вестибюль башни.
Григор Лински перестал изображать гуляющего по площади пенсионера и набрал номер на своем телефоне.
— Этот человек здесь, — сказал он. — Только что вошел в башню.
— Он тебя видел? — спросил Зэк.
— Да, уверен, что видел.
— Больше видеть не должен. Держись в тени.
Ричер застал Хелен Родин за ее столом. Выглядела она так, будто пришла в офис уже давно и успела поработать. Она была в том же черном костюме, только в другой блузке, небесно-голубой, под цвет глаз. Волосы Хелен завязала в хвост. Стол был завален книгами по юриспруденции, одни лежали обложками вверх, другие — вниз. Но все были открыты. Она успела исписать восемь страниц в желтом блокноте с линованной бумагой. Ссылки, заметки по делам, решения, прецеденты.
— Джеймс Барр пришел в сознание, — сказала Родин. — Розмари звонила в пять утра.
— Он разговаривает?
— Только с врачами, которые больше никого к нему пока не пускают. Даже Розмари.
— А как насчет копов?
— Копы ждут. Но я должна оказаться там первой. Не могу допустить, чтобы Барр разговаривал с ними без адвоката.
— Что он говорит врачам?
— Он не знает, почему там оказался. Ничего не помнит про пятницу. Врачи говорят, что этого следовало ожидать. При травмах головы амнезия вполне предсказуема, и нередко она распространяется на период в несколько дней и даже недель до травмы.
— И что это означает для вас?
— Возможно, он только изображает амнезию. Установить это довольно трудно. Теперь мне придется искать специалиста, который способен высказать свое мнение и по данному вопросу. В случае действительной потери памяти ситуация и вовсе становится малопонятной. Если сейчас Барр в здравом уме и раньше был в здравом уме, но из его памяти выпала неделя, то как тогда можно говорить о справедливом суде? Барр не сможет участвовать в процедуре собственной защиты, поскольку не поймет, о чем все вокруг говорят. А виноват в его нынешнем состоянии штат. Ведь Джеймс Барр пострадал в их тюрьме. Как же они могут после этого судить его?
— А как отнесется к этому ваш отец?
— Вне всякого сомнения, он будет сражаться изо всех сил. Ни один прокурор не допустит, чтобы амнезия повлияла на решение суда и все испортила. Иначе этой лазейкой начнут активно пользоваться и другие. Все захотят, чтобы их хорошенько избили в тюрьме, пока они дожидаются суда, и никто ничего не будет помнить.
— Такое наверняка случалось и раньше.
— Случалось, — согласилась Хелен.
— И что говорится об этом в книгах по юриспруденции?
— Как видите, я занимаюсь их изучением. «Даски против Соединенных Штатов», «Уилсон против Соединенных Штатов».
— И что?
— Здесь куча самых разных «если» и «но».
Ричер ничего не спросил, и Хелен взглянула на него.
— Процесс выходит из-под контроля, — сказала она. — Теперь будет суд касательно суда. Это уже настолько серьезно, что пора подключать Верховный суд. Но моя компетенция так далеко не распространяется. И мне все это совсем не нужно. Я не хочу прославиться в качестве адвоката, который помогает преступникам уйти от ответственности на основании каких-то дурацких технических лазеек в законе. Не допущу, чтобы на меня сейчас навесили такой ярлык.
— Так объявите его виновным, и пусть все летит к чертям.
— Когда вы мне позвонили ночью, я думала, вы войдете ко мне в офис сегодня утром и скажете, что он не виновен.
— Размечтались, — фыркнул Ричер.
Хелен отвернулась.
— Но… — начал Ричер.
Она повернулась к нему.
— Есть «но»?
— К сожалению, есть, — кивнул он.
— И в чем же дело?
— Барр не до такой степени виновен, как я думал.
— В каком смысле?
— Возьмите свою машину, и я вам покажу.
Они вместе спустились на лифте в подземный гараж, обслуживающий только тех, кто работает в башне. Ричер увидел здесь грузовички Эн-би-си, обычные машины, пикапы и спортивные автомобили самых разных марок и характеристик. И новенький «мустанг» с карточкой Эн-би-си на ветровом стекле. Наверное, он принадлежал Энн Янни. Самое подходящее для нее. Энн наверняка ездит с открытым верхом в выходные дни и с опущенным в рабочие, чтобы ветер не растрепал ее прическу и она прилично смотрелась перед телекамерами. Или она активно пользуется лаком для волос.
У Хелен Родин оказалась такая неприметная темно-зеленая машина, седан, что Ричер даже не понял, какой она марки. Может, «сатурн». Машина студента последнего курса, на которой он ездит, пока не начнет получать зарплату и не сможет оплатить кредит. Ричер знал про кредиты все. Во время бейсбольных матчей по телевизору без конца показывают рекламу. В середине каждого иннинга
[11]
и во время перерывов.
— Куда мы едем? — спросила Хелен.
— На юг, — ответил Ричер.
Он отодвинул свое сиденье так далеко назад, что у него за спиной что-то громко затрещало. Хелен же сидела близко к рулю, хотя и не была миниатюрной женщиной. В конце концов получилось, что он смотрел на нее сзади.
— Что вам известно? — поинтересовалась она.
— Дело не в том, что известно мне, — сказал Ричер, — дело в том, что знает Джеймс Барр.
— Про что?
— Про меня.
Автомобиль Хелен Родин выехал из гаража и покатил на юг по улице, которая шла параллельно Первой. В восемь утра движение здесь было уже довольно оживленным. Машины мчались в сторону центра города так же стремительно, как к концу дня — в направлении спальных районов и пригородов.
— А что Джеймс Барр знает про вас? — спросила Хелен.
— Что-то, заставившее его захотеть, чтобы я сюда приехал, — ответил он.
— Он должен вас ненавидеть.
— Уверен, что он меня ненавидит. Однако все равно захотел, чтобы я приехал.
Они медленно ехали на юг, в сторону реки.
— Мы с ним не встречались до тех событий в Эль-Кувейте, — сказал Ричер. — Ни разу не виделись и после них. Все наше знакомство длилось три недели больше четырнадцати лет назад.
