– Там, наверху, Нурундери
[70]
, – сказал Варрин, указывая на небо, – вместе с двумя своими юными женами – их вознес туда Непеле, властелин небес, когда женщины вкусили запретной пищи.
– Яблок? – уточнила Корделия.
– Рыбу. Таккери – яство, дарованное только мужчинам. – Он чуть переместил руку, снова вытянул пальцы. – Вон там, дальше, можно различить Семь Сестер. А это Карамбаль, их преследователь. У вас его зовут Альдебараном.
– У меня масса вопросов, – заметила Корделия.
Варрин помолчал.
– Не о звездах.
– А о чем?
– Обо всем. – Она уселась и обвела тьму руками. – Как я здесь очутилась?
– Я привел тебя.
– Я знаю. Но как?
Он долго колебался. Потом сказал:
– Во мне течет кровь аранда
[71]
, но я вырос вдали от племени. Ты знаешь о городских аборигенах?
– Как в «Последней волне». – Девушка кивнула. – И «Обитателей глуши»
[72]
я тоже смотрела. Племена не живут в городе, так? Только одиночки?
Варрин рассмеялся.
– Ты все сравниваешь с кино. Это все равно что уподоблять действительность миру теней. Ты точно знаешь хоть что-то о настоящей жизни?
– Надо думать. – В данных обстоятельствах она вовсе не была в этом уверена, но не собиралась признаваться.
– Мои родители нашли работу в Мельбурне, – продолжал Варрин. – Я родился в глуши, но ничего о ней не помню. Я был городским мальчишкой. – Он горько рассмеялся. – Моя «прогулка», казалось, обречена была закончиться среди пьяниц, блюющих в сточной канаве.
Корделия жадно слушала, не перебивая.
– В младенчестве я чуть не умер от лихорадки. Что бы виринун – знахарь – ни делал, все было без толку. Мои родители так отчаялись, что уже готовы были нести меня к белому врачу. Потом лихорадка отпустила. Виринун потряс надо мной своим целебным жезлом, заглянул мне в глаза и сказал моим родителям, что я выживу и совершу великие дела. – Он снова помолчал. – Другие дети тоже заболели такой же лихорадкой. Родители рассказывали мне, что их тела съеживались, корежились или превращались в нечто невообразимое. Но все они умерли. Один я остался жив. Другие родители ненавидели меня и моих родителей тоже – за то, что родили меня. Поэтому мы уехали.
Он умолк. В голове Корделии, словно восходящая звезда, забрезжила мысль.
– Вирус дикой карты.
– Я знаю о нем. Думаю, ты права. У меня было нормальное детство, насколько мои родители могли сделать его нормальным, до тех пор, пока на теле у меня не начали пробиваться волосы. Тогда…
Он не договорил.
– Что? – горячо спросила Корделия.
– Когда я стал мужчиной, то обнаружил, что могу свободно входить в Сновидения. Я могу исследовать землю моих предков. Могу даже брать с собой других.
– Значит, это действительно Сновидения. А не какой-то коллективный мираж.
Он повернулся на бок и взглянул на нее. Глаза мужчины были совсем близко. От его взгляда похолодело где-то под ложечкой.
– Нет ничего более реального.
– А то, что случилось со мной в самолете? Ээр-мунаны?
– В мире теней есть и другие, кто способен путешествовать в Сновидении. Одна из них – Мурга-муггай, ее тотем – паук-каменщик. Но с ней что-то… что-то не так. У вас бы ее назвали психованной. Для меня она – Зло, хотя она претендует на родство с Народом.
– Почему она убила Карлуччи? Почему пыталась убить меня?
– Мурга-муггай ненавидит святош-европейцев, особенно американца с небес. Его зовут Лео Барнетт.
– Огнедышащий дракон, – уточнила Корделия. – Он телепроповедник.
– Он обещает спасти наши души. И этим уничтожит нас всех, семьи в целом и каждого в отдельности. Племен больше не будет.
– Марти не был его человеком!
– Европейцы все на одно лицо. Не важно, что он не работал на человека с небес. – Варрин бросил на нее проницательный взгляд. – А ты здесь разве не за тем же?
Корделия не ответила на вопрос.
– Но как мне удалось уйти от ээр-мунанов живой?
– Думаю, Мурга-муггай недооценила твою силу. – Он поколебался. – И, возможно, тогда как раз было твое время луны? Большинство чудовищ не трогают женщину, у которой идет кровь.
Корделия кивнула. Она начинала очень жалеть, что месячные у нее кончились еще в Окленде.
– Наверное, придется мне положиться на мой пистолет.
Некоторое время спустя она спросила:
– Варрин, сколько тебе лет?
– Девятнадцать. – Он поколебался. – А тебе?
– Скоро восемнадцать.
Оба замолчали.
«Очень взрослый для своих девятнадцати». Он не походил ни на одного из ее знакомых парней – ни из Луизианы, ни с Манхэттена. Корделия ощутила холодок, разлившийся в воздухе и в ее сознании. Она понимала, что этот озноб возник потому, что у нее появилось время обдумать собственное положение. Она не просто в тысячах миль от дома и среди чужих людей – даже не в своем мире.
– Варрин, у тебя есть девушка?
– Я здесь один.
– Нет, не один. – Голос не подвел ее. – Обними меня.
Миг никак не кончался. Потом Варрин придвинулся и неловко обхватил ее руками. Она нечаянно заехала локтем ему в глаз, прежде чем они оба нашли удобное положение. Корделия жадно впитывала тепло его тела, лежа с ним нос к носу. Ее пальцы запутались в его неожиданно мягких волосах.
Они поцеловались. Корделия знала: родители убили бы ее, узнай они, чем занимается их дочь с этим черным мужчиной. Но сначала, разумеется, они линчевали бы Варрина.
Когда она прикасалась к нему, ощущения ничем не отличались от тех, какие она испытывала в подобной ситуации с другими мужчинами. Надо сказать, таких было не много. А с Варрином все оказалось куда приятнее.
Она целовала его снова и снова. А он – ее. Ночная прохлада усиливалась, и их дыхание участилось.
– Варрин… – произнесла она наконец, задыхаясь.Ты хочешь, чтобы я стала твоей?
Казалось, он отстранился от нее, хотя она все так же обнимала его.
– Я не должен…
– Э э… у тебя это в первый раз?
– Да. А у тебя?
– Я из Луизианы.
– Варрин – мое детское имя. По-настоящему меня зовут Виунгар.
