Льюис Шайнер
Час «Ч»
В витрине магазина громоздилась пирамида из телевизоров, настроенных на один и тот же канал. Экраны показали приземление «Боинга 747» в аэропорту Нарита, потом камера отъехала и появился журналист. Затем сцена в аэропорту сменилась рисунком, на котором был изображен карикатурный Тахион, мультяшный самолет и подпись по-английски: «Упакованный борт».
Фортунато остановился перед магазином. Уже темнело, неоновые иероглифы вспыхнули повсюду и зажили своей красной, синей и желтой жизнью. Звук не проникал сквозь стекло, и Фортунато беспомощно смотрел, как на экране мелькают кадры с Хартманном, Кристалис и Джеком Брауном.
Он понял, что сейчас покажут Соколицу, за миг до того, как она появилась на экране – губы чуть приоткрыты, глаза скользнули мимо камеры, волосы развеваются. Чтобы предсказать ее появление, ему не нужна была сила дикой карты. Даже если бы она у него еще была. Фортунато знал, что ее покажут, потому что именно этого он и боялся. Он взглянул на свое отражение в стекле поверх изображения крылатой красавицы, расплывчатое, призрачное.
Он купил «Джапаниз таймс», самую крупную токийскую газету на английском языке. «Тузы вторгаются в Японию» – гласил заголовок, а в номере имелось специальное приложение с цветными фотографиями. Мимо него текли толпы людей, в основном мужчины, большинство – в деловых костюмах, и как правило, на автопилоте. Те, кто замечал его, провожали его фигуру потрясенным взглядом и снова отводили глаза. Они отмечали его высокий рост, худобу и чужеродность. Если они и видели, что он наполовину японец, то не придавали этому значения: на другую половину он был черный американец, кокудзин. В Японии, как и слишком много где еще, чем кожа белее, тем лучше.
В газете писали, что члены делегации остановятся в только что реконструированном отеле «Империал», в нескольких кварталах от того места, где сейчас находился Фортунато.
«Ну вот, – подумал он, – гора и пришла к Магомету. Хочет Магомет того или нет».
Настало время для бани.
Фортунато присел на корточки у крана и намылился с ног до головы, потом тщательно смыл пену из пластмассового ведерка. Занести мыло в офуро
[76]
значило бы совершить одно из двух нарушений этикета, неприемлемых для японцев; второе было – не снять обувь перед тем, как шагнуть на татами. Вымывшись, Фортунато подошел к краю купели в полотенце, повязанном на бедрах с небрежной сноровкой истого японца.
Он скользнул в стопятнадцатиградусную
[77]
воду и целиком отдался мучительному удовольствию. На лбу мгновенно выступила смесь пота и сконденсировавшегося пара. Вокруг него в офуро сидели другие мужчины с закрытыми глазами, не обращая на него внимания.
Чернокожий туз бывал в бане каждый день примерно в это же время. За шесть месяцев, проведенных в Японии, он стал человеком привычки, в точности как и миллионы японцев вокруг него. Фортунато был на ногах уже к девяти утра – за всю жизнь в Нью-Йорке он не спал в этот час едва ли полдюжины раз. Утро проводил за медитацией или учением, дважды в неделю отправлялся в дзен-буддийский храм Шукубо
[78]
, на другом берегу бухты, в Сибе.
Днем он превращался в туриста, осматривая все достопримечательности – от коллекции французских импрессионистов в музее «Бриджстоун» до гравюр на дереве в «Рикаре», гулял по Императорским садам, ходил за покупками в магазины Гиндза
[79]
, посещал храмы.
Вечера были отданы мицу-шобаи. Так называли огромную подпольную индустрию удовольствий, от консервативных домов гейш до самых вульгарных проституток, от ночных клубов с зеркальными стенами до крохотных баров, где поздно ночью после изрядного количества саке хозяйку можно было уговорить станцевать голышом на покрытой пластиком стойке. То был целый мир, созданный ради удовлетворения плоти, не похожий на все то, что Фортунато видел в своей жизни. По сравнению с этим миром его делишки в Нью-Йорке – стайка высококлассных проституток, которых он наивно именовал гейшами, – казались жалкими.
Несмотря на все произошедшее с ним, несмотря на то что он до сих пор пытался заставить себя полностью отречься от мира, он не мог не ходить к этим женщинам – к дзё-сан, флиртующим ради флирта. Пусть даже только для того, чтобы смотреть на них и говорить с ними, а потом в одиночестве мастурбировать в своей тесной клетушке – в случае, если его выгоревшая сила, дарованная дикой картой, вдруг начинала возвращаться, а тантрическая энергия начинала накапливаться в его муладхара-чакре.
Когда вода перестала причинять боль, он вылез, снова намылился, ополоснулся и снова погрузился в офуро. Пришло время принять решение. Или встретиться лицом к лицу с Соколицей и всеми остальными, или совсем уехать из города, может быть, провести неделю в Шукубо в Сиба, чтобы случайно не наткнуться на них. Хотя есть еще третий выход. Положиться на судьбу. Продолжать свои дела, и если встреча неизбежна, так тому и быть.
Это случилось пять дней спустя, прямо перед закатом во вторник, и отнюдь не случайно. Фортунато разговаривал со знакомым официантом с кухни Чикуйотея, а потом вышел через заднюю дверь в переулок. Когда он поднял глаза, перед ним стояла она.
– Фортунато.
Ее крылья были сложены за спиной. И все равно они едва не задевали стены домов. На женщине было темно-синее обтягивающее трикотажное платье с открытыми плечами. Судя по ее виду, Соколица была примерно на шестом месяце беременности. Ни в одном из репортажей, которые он видел, об этом не упоминалось.
С ней был мужчина из Индии или откуда-то оттуда. Лет пятидесяти, с брюшком, лысеющий.
– Соколица.
Она показалась ему расстроенной, усталой и обрадованной – все одновременно. Ее руки протянулись к нему, и Фортунато подошел к ней и ласково обнял. Женщина на секунду уткнулась лбом ему в плечо, потом отстранилась.
– Это… это Джи-Си Джаявардене, – представила она своего спутника. Мужчина сложил ладони вместе, разведя локти в стороны, и склонил голову. – Он помог мне найти тебя.
Фортунато отрывисто поклонился.
«Боже мой, – подумал он. – Я превращаюсь в японца. Того и гляди начну лопотать бессмысленные слоги в начале каждого предложения».
– Как вы узнали… – начал он.
– Дикая карта, – пояснил Джаявардене. – Я видел это мгновение месяц назад. – Он пожал плечами. – Эти видения приходят без приглашения. Не знаю, что они означают. Я их узник.
– Мне знакомо это ощущение, – отозвался Фортунато. Он снова взглянул на Соколицу. Потом протянул руку и положил ладонь ей на живот. Ребенок внутри нее зашевелился. – Он от меня. Так?
