Фортунато закрыл дверь, сбросил с кресла грязную рубаху и сел.
– Так, – наконец проговорил Хирам. – Похоже, меня выследили.
– Они беспокоятся. Думают, что ты попал в беду.
– Пустяки. Им совершенно не о чем беспокоиться. Они что, не получили мою записку?
– Не пудри мне мозги. Ты перешел дорогу якудза. Это не те люди, с которыми стоит шутить. Расскажи мне, что случилось.
Хирам уперся в него взглядом.
– Если я тебе не расскажу, ты просто влезешь ко мне в голову и все узнаешь сам, верно?
Фортунато пожал плечами – что ж, еще один блеф.
– Ну да. Верно. Я просто хочу помочь.
– Твоя помощь мне не нужна. У меня небольшая проблема с деньгами. Ничего более.
– Сколько надо денег?
– Несколько тысяч.
– Долларов, разумеется. И как это случилось? Проигрался?
– Послушай, это дело довольно деликатное. Я предпочел бы не упоминать о нем, ладно?
– И ты говоришь это человеку, который тридцать лет был сутенером?! Думаешь, я начну читать тебе нотацию, что бы ты там ни натворил?
Хирам глубоко вздохнул.
– Нет. Наверное, нет.
– Поговори со мной.
– В воскресенье вечером, довольно поздно, я вышел погулять по улице Роппонги…
– Один?
– Да. – Он снова смутился. – Я очень много слышал о здешних женщинах. Я просто хотел… помучить себя, понимаешь? Загадочный Восток. Женщины, которые исполняют твои самые немыслимые мечты. Я так далеко от дома. Я просто… хотел посмотреть.
Это не так сильно отличалось от того, чем в последние полгода занимался Фортунато.
– Понятно.
– На вывеске было написано: «Наши девушки говорят по-английски». Я открыл дверь и оказался в длинном коридоре. Должно быть, я просто не заметил то место, к которому относилась вывеска. Я шел и шел в глубь здания. В конце оказалась обитая мягким дверь, и никакой вывески, ничего. Когда я зашел внутрь, у меня забрали пальто и куда-то унесли. Никто не говорил по-английски. Потом эти девицы затащили меня за стол и заставили купить им выпивку. Их было трое. Я сам пропустил один или два стаканчика. Нет, больше. Это было что-то вроде вызова. Они объяснялись со мной знаками, учили японскому. Они были такие красивые. Такие… утонченные, понимаешь? С такими черными глазами-миндалинами, которые стрельнут на тебя и тут же порхнут в сторону. Полузастенчиво и полу… даже не знаю… зазывно. Они сказали, у них никто еще не выпивал десять кувшинов саке за один вечер. К тому времени они уже совершенно убедили меня, что я получу всех троих в награду.
Хирам начал потеть. Капли сбегали по его лицу, и он вытирал их манжетой испачканной шелковой рубахи.
– Я был… ну, в общем, очень возбужден, назовем это так. И пьян. Они продолжали строить мне глазки и трогать за руку, так легко, как будто по моей коже порхали бабочки. Я предложил куда-нибудь отправиться. Они продолжали дразнить меня. Заказывали еще выпивку. И тогда я просто потерял голову.
Он поднял глаза на Фортунато.
– В последнее время я был… немного не в себе. Тогда, в баре, на меня просто что-то нашло. По-моему, я схватил одну из девушек. Вроде как попытался стащить с нее платье. Она завопила, и все трое убежали. Тогда вышибала стал подталкивать меня к двери и ткнул мне в нос счет. Он был на пятьдесят тысяч иен. Даже пьяный, я понял – что-то не так. Он ткнул в мой пиджак, потом в какую-то цифру. Потом в кувшины из-под саке и опять в какие-то цифры. Потом в девиц и опять в цифры. Думаю, я потому так и разозлился. Выложить такие деньги просто за то, что тебе построили глазки…
– Господи, да в этом городе миллион продажных женщин. Нужно только попросить таксиста отвезти.
– Хорошо. Хорошо. Я ошибся. С кем не бывает…
– И ты ушел.
– Я ушел. Они пытались догнать меня, и я прибил их к полу. Каким-то образом я вернулся в отель. Никак не мог найти такси.
– Ладно, – кивнул чернокожий туз. – Ты сможешь найти тот бар?
Хирам покачал головой.
– Я пытался. Два дня убил на поиски.
– А вывеска? Помнишь вывеску? Можешь нарисовать какие-нибудь иероглифы?
– На японском, ты имеешь в виду? И не проси.
– Но должно же быть хоть что-то!
Он закрыл глаза.
– Хорошо. Вроде бы там была картинка с уткой. Сбоку. Совсем как искусственная.
– Понятно. И ты рассказал мне обо всем, что произошло в клубе.
– Обо всем.
– А на следующий день на обеде тебя отыскал кобун.
– Кобун?
– Боевик якудза.
Уорчестер снова вспыхнул.
– Он просто вошел в зал. Понятия не имею, как он пробрался мимо охраны. Он встал прямо напротив стола, за которым я сидел. Поклонился в пояс с широко расставленными ногами; правую руку он держал вот так, ладонью вверх. Он представился, но я так перепугался, что не запомнил имя. Потом он вручил мне счет – на двести пятьдесят тысяч иен. Внизу была приписка по-английски. Там говорилось, что сумма будет удваиваться каждый день в полночь, пока я не заплачу.
Фортунато прикинул в уме сумму. В американских деньгах долг сейчас составлял примерно семь тысяч долларов. Хирам добавил:
– Они сказали, если я не расплачусь к четвергу, то…
– То что?
– Я даже не увижу человека, который меня убьет.
Фортунато позвонил Соколице с телефона-автомата, предназначенного только для местных звонков. Чтобы аппарат каждые три минуты не пищал, пришлось скормить ему пригоршню десятииеновых монет.
– Я нашел его, – сообщил Фортунато. – Не очень-то он хотел со мной разговаривать.
– С ним все в порядке?
Голос у Соколицы был сонный. Фортунато с легкостью представил ее, растянувшуюся на постели, укрытую лишь тонкой белой простыней. У него больше не осталось силы. Он не мог ни остановить время, ни создать астральную проекцию своего физического тела, ни метать потоки праны, ни проникать в самые сокровенные человеческие мысли. Но его чувства не утратили своей остроты, они были такими тонкими, как никогда до вируса, и он помнил аромат ее духов и волос, запах ее желания так, как будто они окружали его наяву.
– Он нервничает и худеет. Но пока, похоже, с ним ничего плохого не случилось.
– Пока?
– Якудза требует у него деньги. Несколько тысяч. В принципе, это недоразумение. Я попытался убедить его уступить, но он не хочет. Гордость взыграла. Очень правильную страну он для этого выбрал, нечего сказать! Здесь каждый год люди тысячами гибнут из-за своей гордости.
– Думаешь, до этого дойдет?
