— Подойдите сюда. Теперь вы видите, как это будет действовать? — Он показал на два комплекта эллиптических поверхностей, прижимавшихся одна к другой, — их было девятнадцать, причем каждая была сделана из другого материала. — Энергия, излучаемая первичным источником, ударяет в первый комплект поверхностей, разрушая каждую из них поочередно, но в процессе разрушения…
— Да, на физической модели всегда понятнее, чем когда смотришь на страницу расчетов. — Расчет этой части оружия был основан на том, что световые волны не имели массы, но обладали инерцией. Они не были, строго говоря, «световыми» волнами, но, поскольку энергия существовала в форме фотонов, соблюдался тот же самый принцип. Каждая из эллиптических поверхностей будет принесена в жертву энергии, однако во время их уничтожения они передадут небольшую, хотя и надежную, часть этой энергии в другом направлении, усиливая ту, что уже движется от первичного источника.
— Вы очень щедро рассчитали энергетический запас, герр Фромм, — уже в который раз заметил Госн. Немецкий инженер пожал плечами.
— Так уж пришлось поступить. Если нельзя провести испытания, нужно хотя бы перестраховаться при конструировании взрывного устройства. Первая американская бомба, сброшенная на Хиросиму, не прошла испытаний. На нее затратили слишком много лишних материалов, и она была вопиюще неэффективна. И все-таки она сработала. При соответствующей программе испытаний… — При возможности провести испытания он измерил бы эмпирические результаты, точно определил необходимый запас энергии, рассчитал бы действие каждого компонента бомбы, улучшил все, что нуждалось в совершенствовании, и уменьшил бы размер тех частей, которые были слишком большими или слишком массивными для выполнения поставленной задачи. Короче говоря, Фромм поступил бы так же, как поступали американцы, русские, англичане и французы на протяжении десятилетий, постоянно совершенствуя конструкцию своих бомб, делая их все более и более эффективными, меньшими по размеру, легкими, более простыми, надежными и дешевыми. Это, понимал Фромм, и есть подлинное инженерное совершенство, и сейчас он был безгранично благодарен за то, что ему, наконец, представилась возможность испытать свои силы. Конструкция этой бомбы груба, а сама бомба тяжелая и большая, далекая от инженерного шедевра. Она взорвется — в этом он не сомневался, — но с течением времени мог бы создать намного более совершенную конструкцию.
— Да, понимаю. Человек вашего таланта мог бы уменьшить ее размеры до размеров большого ведра.
Это был неслыханный комплимент.
— Спасибо, герр Госн. Может быть, она стала бы не такой маленькой, как вы сказали, но ее все-таки можно было бы разместить в носовой части ракеты.
— Если бы наши братья в Ираке не спешили…
— Совершенно верно. Израиль был бы стерт с лица земли. Но они вели себя глупо, не правда ли?
— Их подвело отсутствие терпения, — произнес Ибрагим, молча проклиная за это иракцев.
— В таких случаях нужно все обдумывать, спокойно и хладнокровно. Решения следует принимать, руководствуясь логикой, а не эмоциями.
— Это верно.
* * *
Ахмед чувствовал себя очень плохо. Он извинился и отправился к врачу своего командира, выполняя распоряжение Куати. Ахмеду почти не доводилось иметь дело с врачами. По его мнению, их следовало всячески избегать. Он принимал участие в боях, видел смерть и раны, но сам счастливо избегал этого. Но даже рана была предпочтительнее того, что случилось с ним сейчас. Когда в тебя попадает пуля или осколок гранаты, это понятно, но что вызвало такое неожиданное и быстрое заболевание?
Доктор выслушал, как Ахмед описал симптомы болезни, задал несколько вопросов, которые не были такими глупыми, как это могло показаться, и обратил внимание на то, что он курит, — доктор укоризненно покачал головой и щелкнул языком, будто сигареты могут иметь какое-то отношение к заболеванию. Какая чепуха, подумал Ахмед. Разве он не пробегал ежедневно шесть километров — по крайней мере до недавнего времени.
Затем последовал осмотр. Врач приставил стетоскоп к груди бойца и прислушался. В следующее мгновение, заметил Ахмед, глаза доктора стали настороженными, совсем как у смелого бойца, старающегося скрыть свои чувства.
— Вдохните, — распорядился врач. Ахмед сделал вдох. — Теперь медленно выдохните.
Стетоскоп передвинулся на другое место.
— Еще раз, пожалуйста.
Процедура повторилась еще шесть раз, со стороны груди и спины.
— Что со мной? — спросил Ахмед, когда осмотр закончился.
— Не знаю. Мне нужно показать вас другому специалисту, который лучше разбирается в легочных заболеваниях.
— У меня нет для этого времени.
— Время найдется. Если нужно, я поговорю с вашим командиром.
* * *
Ситуация, в которой находился Райан, была такова, что он не заметил, что жена стала уделять ему меньше внимания, или, что будет вернее, был даже благодарен ей за это. Ему стало лучше. Уменьшилось напряжение. Может быть, она поняла, что его лучше всего на некоторое время оставить в покое. Он отблагодарит Кэти, обещал себе Джек, обязательно постарается снова стать хорошим мужем, как только его состояние улучшится. Он не сомневался в этом — или убеждал себя, что не сомневается, хотя где-то в глубине пряталась мысль, что он совсем не так в этом уверен, и все время заявляла о себе сознанию, которое предпочитало не обращать на нее внимания. Джек попытался меньше пить, однако теперь, когда от него ничего не требовалось, он мог больше спать — убеждал себя Джек, — а вино помогало засыпать. Весной, когда потеплеет, он станет вести здоровый образ жизни. Да, непременно станет. Начнет бегать. Выберет время и в обеденный перерыв вместе с другими любителями попотеть будет бегать по дороге, опоясывающей внутреннюю часть изгороди, отделяющей ЦРУ от остального мира. Кларк будет играть роль тренера. Да, на Кларка можно положиться. Лучше уж бегать с ним, чем с Чавезом, который был в отвратительно хорошей форме и не проявлял ни малейшего сочувствия к тем, кто не мог вести здоровый образ жизни, — несомненно, это осталось у него от службы в пехоте, подумал Райан. Динг поймет реальности жизни, когда приблизится к тридцатилетнему рубежу. Этот рубеж все расставляет по местам, уравнивает всех, давая понять, что ты перестал быть юношей и должен смотреть в лицо суровому факту, что всему есть предел.
Рождество могло бы пройти лучше, подумал он, сидя за своим письменным столом. Но оно пришлось на середину недели, и потому дети оставались дома две полных недели. В результате Кэти пришлось не ходить на работу, что было тяжело для нее. Она любила свою работу и, хотя была хорошей матерью и любила детей, время, проведенное дома, вдали от больницы Хопкинса и своих пациентов, считала потерянным. Честно говоря, признался Джек, это несправедливо. Она тоже была профессионалом, к тому же хорошим, и, несмотря на это, ей постоянно приходилось сидеть с детьми, тогда как он сам никогда не пропускал на работе ни дня. Но в стране тысячи хирургов-офтальмологов, даже несколько сотен профессоров-офтальмологов и только один заместитель директора ЦРУ. Вот и все. Может быть, это несправедливо, но такова жизнь.
