Сорокашестилетний член парламента фыркнул при этой мысли. Ведь он был их человеком, правда? Он предупреждал американцев в течение многих лет, а они не слушали и вместо этого пользовались его информацией, чтобы оказать поддержку человеку, искусному в сфере политики, но лишенному дара предвидения, — а как может человек, полностью лишенный этого дара, вести свой народ?
Американцы, не только глупые, но и слепые, были потрясены насилием в Грузии и в Балтийских государствах. Они даже не обратили внимания на зарождающуюся гражданскую войну, уже начавшуюся в южных республиках. Во время отступления из Афганистана бесследно исчезло полмиллиона разных единиц оружия. Это были главным образом винтовки и автоматы, но среди исчезнувшего оказались и танки! Советская Армия не знала, как справиться с такой ситуацией. Нармонов боролся с непрерывно возникающими проблемами изо дня в день подобно отчаявшемуся жонглеру, едва успевая подкидывать вверх падающие ему в руки шары, метался из одного места в другое. Неужели американцы не понимают, что наступит день, когда все шары попадают одновременно? Последствия были пугающими для всех. Нармонову был нужен дар предвидения, был нужен план, но именно этого ему недоставало.
А вот Кадышев обладал таким даром, и в этом заключались все преимущества его плана. Союз должен быть разрушен. Мусульманские республики нужно отпустить на свободу, и пусть делают что хотят. Балтийские государства тоже пусть обретают свободу, вместе с Молдавией и Западной Украиной — восточную ее часть Кадышев рассчитывал сохранить. Кадышев надеялся отыскать способ защитить армян, чтобы их не вырезали местные мусульмане, и сохранить доступ к азербайджанской нефти, по крайней мере на такой срок, когда с помощью западных стран он сможет полностью использовать все ресурсы Сибири.
Кадышев был русским. Это составляло часть его души. Россия являлась матерью Союза, и, как хорошая мать, она отпустит своих детей в окружающий их мир, когда наступит соответствующее время. Время наступило. В результате останется страна, протянувшаяся от Балтийского моря до Тихого океана, с почти однородным населением и колоссальными ресурсами, даже еще не разведанными и уж тем более не использованными. Россия могла и должна стать великой страной, могучей, как самые сильные державы мира, богатой историческими и культурными традициями, удивляющей мир научными достижениями. Таким было видение Кадышева. Ему хотелось встать во главе России и превратить ее в настоящую сверхдержаву, друга и соратника остальных стран европейского наследия. Ему предстояло ввести свою страну в сияние свободы и процветания. Если для этого требовалось избавиться от почти половины населения и отдать четверть территории — пусть будет так, это небольшая цена.
Но американцы не хотели помочь этому. Почему — этого он не мог понять. Им нужно увидеть, что Нармонов ведет страну в тупик, по пути, который идет в никуда… или, может быть, на край бездонной пропасти.
Если американцы не хотят оказать помощь, то в его силах принудить их к этому. Именно по этой причине он и согласился на вербовку, которую осуществила Мэри Фоули.
В Москве было еще раннее утро, но Кадышев был человеком, уже давно приучившим себя обходиться несколькими часами короткого сна. Он отпечатал свое сообщение на старой, тяжелой, но зато почти беззвучной пишущей машинке. Уже много раз он пользовался одной и той же лентой, так что установить, что было напечатано на ней, стало невозможно, а пачку бумаги он принес со склада, доступ к которому имели несколько сот человек. Подобно всем профессиональным игрокам, Кадышев был осторожным человеком. Закончив работу, он надел кожаные перчатки и стер с бумаги все случайные отпечатки пальцев, которые мог там оставить. Затем, не снимая перчаток, Кадышев сложил текст своего донесения и спрятал в карман пальто. Через два часа послание начнет свое путешествие. Меньше чем через двадцать часов оно попадет в нужные руки.
* * *
Агент Спинакер мог не принимать таких мер предосторожности. КГБ получил приказ не беспокоить народных депутатов. Гардеробщица переложила письмо к себе в карман и вскоре передала его человеку, имени которого она не знала. Мужчина, выйдя из здания, поехал к себе на работу. Спустя еще два часа письмо оказалось в кармане уже другого мужчины, направляющегося в аэропорт. Там он поднялся в «Боинг-747», вылетающий в Нью-Йорк.
* * *
— Куда отвезти вас теперь, доктор? — спросил шофер.
— Поезжайте куда угодно.
— Что?
— Нам нужно поговорить, — ответил Каминский.
— О чем?
— Мне известно, что вы из КГБ, — заметил врач.
— Доктор, — засмеялся шофер, — я водитель и работаю в посольстве.
— Справка о состоянии вашего здоровья подписана доктором Федором Ильичом Григорьевым. Он служит в КГБ. Мы вместе кончали медицинский институт. Продолжать?
— Вы сообщили кому-нибудь об этом?
— Нет, конечно.
Шофер вздохнул. Ничего не поделаешь.
— О чем вы хотите поговорить со мной?
— Вы из иностранного управления КГБ?
Увернуться от такого вопроса невозможно.
— Да. Надеюсь, у вас действительно важное дело.
— Может быть. Мне нужно, чтобы кто-то прилетел из Москвы. У меня больной с очень необычной формой легочного заболевания.
— А почему это должно интересовать Москву?
— Похожее заболевание мне уже встречалось — это был рабочий из Белоярска. Там произошел несчастный случай. Меня пригласили в качестве консультанта.
— Вот как? А что находится в Белоярске?
— Там собирают атомное оружие.
Водитель притормозил.
— Вы это серьезно?
— Не исключаю, что заболевание может иметь и другое происхождение, но мне необходимо провести специальные анализы. Если этот проект осуществляется в Сирии, нам откажут в помощи. Поэтому требуется специальное оборудование из Москвы.
— Насколько это срочно?
— Мой пациент никуда не денется, разве что в могилу. Боюсь, что его состояние безнадежно.
— Мне придется поговорить с резидентом. Он вернется не раньше воскресенья.
— Время терпит.
32. Завершение
— Нужна моя помощь? — спросил Расселл.
— Спасибо, Марвин, но я предпочел бы работать один, чтобы меня ничто не отвлекало, — ответил Госн.
— Понимаю. Если понадоблюсь, крикни.
Ибрагим надел свою самую теплую одежду и вышел на мороз. Падал густой снег. Он, разумеется, видел снег в Ливане, но там все было по-другому. Снегопад начался всего полчаса назад, а слой на земле был уже больше трех сантиметров. Северный ветер дул сильнее, чем ему приходилось испытывать раньше, и пронизал его до костей, пока он миновал метров шестьдесят до амбара. Видимость ограничивалась двумястами метрами. Госн слышал шум проносящихся автомобилей на ближнем шоссе, но не видел даже света фар. Он вошел в амбар через боковую дверь и уже успел пожалеть, что внутри амбара нет отопления. Затем он взял себя в руки, подумав, что подобные вещи не должны оказывать на него влияние.
