Доктор поверх очков посмотрел на Питта.
— Ну так за дело! Если мы не перестанем спорить, я рискую отморозить мошонку.
Оказалось, что в конечном счете задача не такая уж трудная, хотя и не такая легкая, как полагал Питт.
Непредвиденное произошло, когда Ханневелл поскользнулся и беспомощно заскользил к краю выступа, круто обрывавшегося в ледяное море. Он упал, отчаянно цепляясь за твердую поверхность льда, срывая ногти.
Ему удалось на мгновение затормозить, но это не помогло. Он упал так неожиданно, что, лишь оказавшись на самом краю тридцатифутовой пропасти, позвал на помощь.
Питт старательно убирал кусок льда, когда услышал крик. Он повернулся, увидел отчаянное скольжение Ханневелла, мгновенно представил себе, что невозможно будет спасти доктора, если тот упадет в ледяную воду, одним быстрым движением сорвал летную куртку и ногами вперед прыгнул со склона, нелепо задрав ступни.
Охваченному паникой Ханневеллу поступок Питта показался безумным.
— О боже, нет, нет! — закричал он.
Но он мог только смотреть, как Питт несется к нему, точно санки-боб. Останься Питт на айсберге, подумал Ханневелл, еще был бы шанс. А теперь оба они погибнут в ледяной воде. В голове мелькнули слова коммандера Коски: двадцать пять минут — столько человек живет в воде при температуре в семь градусов. За это время им ни за что не подняться на крутые склоны айсберга.
Будь у него время подумать, Питт, несомненно, согласился бы с Ханневеллом: он поистине походил на сумасшедшего, когда скользил по льду, задрав ноги выше головы. Внезапно, когда до столкновения с Ханневеллом уже было «ногой подать», Питт опустил ноги так сильно и быстро, что даже в этом отчаянном положении поморщился от боли: пятки вонзились в лед, ненадежно впились в него, но Питт — с таким ощущением, будто рвутся все мышцы, — остановился. И, повинуясь инстинкту, бросил Ханневеллу рукав своей куртки.
До смерти перепуганного ученого не понадобилось уговаривать. Он схватил нейлоновую ткань, отчаянно сжал и повис; он висел целую минуту, дожидаясь, чтобы сердце вернулось почти к нормальному ритму. Со страхом посмотрел в сторону и увидел то, чего не зафиксировали остальные чувства: край ледяного обрыва упирался ему в живот в районе пупка.
— Когда придете в себя, — спокойно, но с заметным напряжением сказал Питт, — попытайтесь подтянуться ко мне.
Ханневелл покачал головой.
— Не могу, — хрипло сказал он. — Могу только держаться.
— Опору для ног можете найти?
Ханневелл не ответил. Только снова покачал головой.
Питт пригнулся к своим вытянутым ногам и крепче взялся за куртку.
— Мы остановились благодаря каблукам из твердой резины, но без стальных подков. Лед вскоре может обломиться вокруг них. — Он улыбнулся Ханневеллу. — Не делайте резких движений. Сейчас вытащу вас на край обрыва.
На этот раз Ханневелл кивнул. Живот у него ныл, кончики израненных пальцев болели, на покрытом потом лице были написаны ужас и боль. Только одно проникало в его окутанный ужасом мозг: решительность во взгляде Питта. Ханневелл смотрел на это спокойное лицо и чувствовал, что внутренняя сила и уверенность Питта находят отклик в его испуганном сознании.
— Хватит улыбаться, черт побери, — сказал он, — начинайте наконец тащить.
Осторожно, дюйм за дюймом, Питт начал вытаскивать Ханневелла. Прошло шестьдесят мучительных секунд, прежде чем голова Ханневелла оказалась между колен Питта. Тогда Питт по очереди разжал руки, выпуская куртку, и подхватил Ханневелла под мышки.
— Это была легкая часть, — сказал он. — Теперь предстоит потрудиться вам.
Руки Ханневелла освободились, и он вытер рукавом мокрое лицо.
— Не могу ничего обещать.
— Измерительный циркуль с вами?
Несколько мгновений на лице Ханневелла было недоумение.
Потом он кивнул.
— В нагрудном кармане.
— Хорошо, — сказал Питт. — Теперь переберитесь через меня и вытянитесь во весь рост. Когда ваши ступни окажутся на моих плечах, вонзите циркуль в лед.
— Питон! — неожиданно понял Ханневелл. — Вы чрезвычайно изобретательны, майор.
Ханневелл полз по лежащему Питту. Он пыхтел, как локомотив, поднимающийся на скалистые горы, но сумел справиться. Потом — Питт прочно держал его за лодыжки — Ханневелл достал циркуль, которым обычно измерял расстояние на карте, и глубоко вонзил в лед.
— Готово, — выдохнул он.
— Теперь повторим, — сказал Питт. — Держаться можете?
— Только побыстрей, — ответил Ханневелл. — У меня руки почти отнялись.
Осторожно, на всякий случай упираясь одной пяткой в лед, Питт проверил, насколько надежно выдерживают его вес ноги Ханневелла. Циркуль держал хорошо. Двигаясь быстро и гибко, как кошка, Питт прополз мимо Ханневелла, почувствовал, как его руки нащупывают край, за которым склон выравнивается, и выбрался на безопасное место. И не стал тратить ни секунды. Ханневеллу показалось, что в тот же миг Питт бросил ему из вертолета нейлоновый шнур. Полминуты спустя бледный и усталый океанограф сидел на льду у ног Питта.
Ханневелл с облегчением вздохнул и посмотрел Питту в лицо.
— Знаете, что я прежде всего сделаю, когда мы вернемся к цивилизации?
— Да, — с улыбкой ответил Питт. — Закажете мне лучший обед в Рейкьявике, скупите столько спиртного, сколько я смогу выпить, и представите меня чувственной грудастой исландской нимфоманке.
— Обед и выпивка за мной — я перед вами в долгу. А вот нимфоманку обещать не могу. Я так давно не имел дела с женскими чарами, что, боюсь, утратил навык.
Питт рассмеялся, стиснул плечо Ханневелла и помог ему встать.
— Не печальтесь, старый друг. Девушки — моя сфера. — Он неожиданно смолк, потом резко сказал: — У вас руки выглядят так, словно вы держали их на точильном камне.
Ханневелл поднял руки и равнодушно посмотрел на окровавленные пальцы.
— На самом деле все не так плохо. Немного обеззараживающего, маникюр — и они будут как новые.
— Идемте, — сказал Питт. — В вертолете есть аптечка. Займусь вашими пальцами.
Немного погодя, когда Питт затянул последний бинт, Ханневелл спросил:
— До того как я поскользнулся, вы нашли признаки туннеля?
— Хитрая работа, — ответил Питт. — Вся окружность в наледи, так, чтобы ничем не отличаться от остального льда. Если бы кто-то не проявил небрежность и не оставил маленькую зарубку для рук, я бы прошел мимо и ничего не заметил.
Ханневелл неожиданно помрачнел.
— Проклятый айсберг, — угрюмо сказал он. — Клянусь, он питает к нам личную вражду.
Он согнул пальцы и принялся разглядывать восемь маленьких повязок. В глазах светилось напряжение, лицо выглядело усталым.
