Сэндекер, Ганн, Маршан и присоединившийся к ним генерал Олсон, провожая тоскливыми взглядами уходящий лайнер, неудержимо рвущийся к цели, утратили последнюю надежду на благополучный исход. До взорванной перемычки ему осталось пройти каких-то две сотни ярдов. Вот сейчас он развернется и перегородит русло по диагонали, направив в прорыв уже не жалкие десять процентов, а практически весь сток Миссисипи. И тогда никакие усилия гидростроителей — как гражданских, так и военных из Инженерного корпуса — не смогут восстановить разрушенную дамбу. Много лет служивший на благо людям, «Юнайтед Стейтс», повинуясь злой воле нового владельца, последний свой рейс заканчивал в качестве средства массового уничтожения. И все-таки, несмотря на бесчисленные раны и жуткие разрушения, невзирая на его смертоносное назначение, лайнер по-прежнему вызывал восхищение и поражал воображение своими потрясающими размерами, величественной статью и титанической мощью. И можно было не сомневаться, что ни один из тех, кто видел той памятной ночью столь драматично закончившийся финишный рывок легендарного судна, не забудет этого до своего последнего часа.
Поверхность реки вокруг лайнера неожиданно вспучилась, и по всему периметру корпуса ударили ввысь мощные гейзеры, окутав на миг «Юнайтед Стейтс» сплошной завесой из водяных струй.
— Матерь божья! — пробормотал упавшим голосом Олсон. — Они взорвали трюмы. Сейчас он затонет!
* * *
«Юнайтед Стейтс» медленно разворачивался в направлении берега. Но не восточного, как предусматривалось программой, а западного. Форштевень лайнера начал смещаться в сторону водопада, с угрожающим ревом низвергающегося в Призрачный канал сквозь прорыв в разрушенной дамбе.
Питт стоял за штурвалом, выкрученным до отказа. Больше он сделать ничего не мог — только ждать и надеяться, что не опоздал с маневром и подсказанный ему интуицией выход окажется спасительным. Компьютерная программа, запущенная оператором дублирующей системы в машинном отделении за минуту до сигнала к общей эвакуации, привела в действие механизм автоматического разворота, но не заблокировала ручное управление судном. В противном случае штурвал превратился бы в бесполезную железку, которую сколько ни крути, все бесполезно. Когда командный пульт в рубке не сработал, Питт, естественно, решил, что руль тоже не действует, и только в последний момент догадался проверить, так ли это. Истекали последние секунды, потому он и стал так поспешно и бесцеремонно оттаскивать от штурвала обезглавленного рулевого, чтобы занять его место. В результате физическая сила Питта вступила в противоборство с автоматикой, побуждающей лайнер к повороту в противоположную сторону. Электроника не выдержала первой. Нарвавшись на неожиданное неповиновение, программа дважды зафиксировала сбой в исполнении команд, а на третий попросту отключилась. Питт в тот момент даже не удивился, отчего это вдруг штурвал, только что проворачивавшийся чуть ли не с зубовным скрежетом, сделался таким послушным и податливым, и лишь много позже, просматривая материалы экспертизы, понял, что же тогда произошло на самом деле.
Сердце его дрогнуло и радостно забилось, когда нос лайнера — сначала едва уловимо и страшно медленно, а затем все быстрее и быстрее — начал смещаться влево. Со стороны могло показаться, что сам «Юнайтед Стейтс» взбунтовался против преступных замыслов своего нового хозяина, обрекшего былую славу и гордость Америки на незавидную участь навеки прослыть самым массовым в истории судном-убийцей. Моряки верят, что у кораблей тоже есть душа, и можно только догадываться, что творилось на душе у последнего из могикан давно минувшей эпохи, надолго пережившего своих собратьев, когда он преодолевал финишный отрезок дистанции. Как быть? Смириться с позорной смертью? Или, наперекор судьбе, восстать и погибнуть героем?
Как бы то ни было, судно покорилось наконец воле своего последнего капитана и на полном ходу устремилось к прорыву в дамбе на западном берегу. И в то же самое мгновение сработали детонаторы трюмных зарядов. Шестьдесят одновременно забивших фонтанов взметнулись над бортами на высоту девятиэтажного дома, образовав вокруг обреченного лайнера некое подобие водяного саркофага, удивительно похожего на мавзолей Тадж-Махал. Днище «Юнайтед Стейтс» отсекло начисто, словно взмахом исполинского скальпеля. Тысячи тонн забортной воды хлынули в обнажившиеся трюмы и машинное отделение. Турбины захлебнулись и заглохли.
Судно резко сбавило скорость и стало быстро погружаться, но все еще продолжало двигаться по инерции. Миновав точку прорыва, оно преодолело еще футов двести и окончательно остановилось, уткнувшись форштевнем в вязкий ил левобережья. Однако кормовая часть лайнера, оставшаяся на быстрине, пока не коснулась дна и сохранила остатки плавучести. Под колоссальным давлением воды, рвущейся к бреши в перемычке, она начала быстро смещаться влево, пока тоже не увязла. Последние кубометры воздуха, еще сохранявшиеся в чреве судна, с шумом вырвались наружу, как последний вздох умирающего, и «Юнайтед Стейтс» удобно и прочно улегся в мягкое илистое ложе Миссисипи, обретя последнее пристанище, а заодно залепив своим тысячефутовым корпусом, словно пластырем, зияющую рану во взорванной дамбе.
Могучий поток, только что изливавшийся вниз бушующим водопадом, мгновенно иссяк, превратившись в безобидный журчащий ручеек. А тридцатифутовая водяная стена, уже преодолевшая почти треть длины Призрачного канала, не получая больше подпитки, начала постепенно оседать, растекаться, замедляться и терять энергию. Когда же волна наконец докатилась до Атчафалайи и Морган-Сити, высотой она не превышала трех футов и не только не вызвала сколько-нибудь серьезных последствий, но и вообще осталась не замеченной подавляющим большинством горожан.
Питт повис на штурвале, уронив на него голову и крепко вцепившись в рукоятки, чтобы не упасть. Ноги подгибались, мускулы мучительно ныли, из десятков мелких порезов и царапин сочилась кровь. В голове была пустота. На него вдруг навалилась такая невыносимая усталость, что он не мог заставить себя пошевельнуть даже пальцем. Не успев толком оправиться и восстановиться после тяжелой травмы, полученной у берегов Австралии, он тут же ввязался в новую авантюру, и организм взбунтовался. Питт чувствовал себя измочаленным и выжатым до нитки, как бегун-марафонец, истративший на финиш последние крохи сил.
Прошло несколько минут, прежде чем он снова начал воспринимать окружающую действительность и с удивлением обнаружил, что судно никуда больше не движется, а стоит неподвижно у самого берега. Вспомнив о раненом Джордино, Питт невероятным усилием воли заставил себя оторваться от штурвального колеса и повернуться к выходу. Ноги отказывались подчиняться, и ему приходилось хвататься за что попало, чтобы доковылять до трапа, где он лицом к лицу столкнулся с напарником, за неимением костыля опирающимся на ствол все того же трофейного «Калашникова», из которого сбил геликоптер.
— За такую швартовку недолго и прав лишиться! — с притворным возмущением заявил итальянец. — Меня так тряхнуло, что чуть вторую ногу не сломал.
— Дай мне часок попрактиковаться, и я исправлюсь, — вымученно улыбнувшись, прошептал Питт и потерял сознание.
* * *
