Ужин предназначался для мужчины и женщины. Когда пара встретилась, Рорер удалился. Однако Андреа и Мараван должны были ждать до самого конца, пока их не позовут.
Меню оставили без изменений.
Мараван готовил с прежним вниманием к каждой мелочи, однако Андреа заметила, что на этот раз без особого энтузиазма.
Мужчине — начальнику Рорера — перевалило за пятьдесят. Он выглядел, пожалуй, слишком ухоженным. Был одет в блейзер с золотыми пуговицами, серые габардиновые брюки и рубашку в сине-белую полоску, высокий воротник которой скрепляла золотая булавка, сверкающая из-под жёлтого галстука. Зелёные глаза гармонировали с зачёсанными назад рыжеватыми волосами. Андреа обратила внимание на его тщательно отполированные ногти.
Мужчина осмотрел кухню и поздоровался с Андреа и Мараваном, представившись как Кули. Рено Кули.
Его спутницу Андреа увидела впервые, только когда подавала шампанское. Та сидела за трюмо, повернувшись к двери узкой спиной. Её волосы, длинной не более миллиметра, образовывали на затылке клин. Кожа цвета чёрного дерева матово блестела при свечах в глубоком вырезе платья.
Когда она повернулась, Андреа увидела округлый лоб, характерный для женщин из Эфиопии и Судана.
Она улыбалась, с интересом глядя на Андреа. На её полных губах лежала красная помада.
Андреа тоже улыбнулась в ответ. Она давно не видела такой красивой женщины. Негритянку звали Македа, и она наслаждалась едой с такой радостью и самозабвением, что Андреа усомнилась в её профессионализме.
Кули, напротив, сохранял самообладание и даже не расстегнул воротник, грозивший, как казалось Андреа, его задушить.
После конфет, когда храмовый колокольчик смолк окончательно, Андреа с беспокойством стала прислушиваться к доносившимся из спальни звукам.
Наконец на кухню вышел Кули.
— Разумеется, вы знаете, как вызвать этот эффект, — начал он. — Всё это «эротическое меню», и свечи, и колокольчики, и то, что мы едим руками… Но нет ли здесь чего-нибудь другого, кроме этого?
Щёки его раскраснелись, воротник по-прежнему оставался застёгнут.
— Ничего, — ответил Мараван, — всё, что вы сейчас перечислили, и есть причина эффекта.
— Но как такое получается?
— В этом, господин Кули, и состоит наша профессиональная тайна, — вмешалась Андреа.
Кули кивнул:
— Надеюсь, другие тайны вы храните так же хорошо.
28
С тех пор «Пища любви» регулярно готовила для Кули. Местом проведения встреч по-прежнему были апартаменты в Соколином переулке. Только гости менялись. Главным образом мужчины.
Рене Кули обеспечивал эскорт-сервис для особо требовательных и высокопоставленных клиентов: крупных финансистов, лидеров Международной футбольной ассоциации или просто тех, кто решил устроить себе маленькую промежуточную передышку между работой и отдыхом с семьёй в горах. Все они настаивали на сохранении визита в глубокой тайне. Зачастую их сопровождали внушительного вида мужчины, которые перекусывали в гостиной принесёнными с собой бутербродами.
Кули не торгуясь платил установленную Андреа цену: две тысячи франков плюс напитки.
Андреа, никогда не имевшая дела с людьми этого круга, была очарована. Она быстро сошлась с женщинами, которые часто приезжали раньше своих клиентов и дожидались их в зале с бокалом вина и сигаретами. Они отличались красотой, одевались по высокой моде, носили дорогие ювелирные украшения и обращались с Андреа как с равной. Обладая чувством юмора, они умели дистанцироваться от своей работы и рассказывали о ней с иронией, чем часто смешили Андреа.
Женщинам нравилась еда. Потому что, как выразилась одна бразильянка, после неё и всё остальное становилось немного приятнее.
С мужчинами Андреа почти не общалась. Как правило, они приходили в сопровождении Рорера, который был у Кули чем-то вроде управляющего. Он провожал их в уже подготовленную комнату и снова исчезал. А когда Андреа подавала блюда, её внимание направлялось в основном на их спутниц.
Один раз Андреа на время ужина выслали на кухню, к Маравану. Ещё до прибытия клиента в доме царил переполох. Охранники один за другим обследовали квартиру. Внушительного вида мужчина занял позицию на кухне, пока таинственный гость проходил в комнату.
Потом появился ещё один телохранитель и объяснил, что обслуживание клиента он берёт на себя, а Андреа должна лишь рассказать ему о меню. И каждый раз после подачи очередного блюда Андреа вплоть до звонка просвещала охранника насчёт следующего.
— Хотела бы я знать, кто это был, — сказала она Маравану уже в лифте.
— А я нет, — отозвался тот.
Подобное отношение к ним вовсе не являлось следствием плохой репутации или скандальных слухов. Оно лишь составляло часть той роли, которую они были вынуждены играть. Во время сотрудничества с Эстер клиенты видели в Мараване доктора, помогающего людям в решении их проблем. Когда он готовил обычную пищу, его превозносили как выдающегося мастера своего дела. Теперь же Маравана не уважали. Какой бы высоты поварской колпак он ни надел, его бы не замечали. Он почти не встречался со своими гостями, и Андреа, приносившая на кухню грязную посуду, больше не передавала ему их комплиментов.
Мараван мирился с подобным положением, когда выполнял подсобную работу на кухне. Но сейчас ситуация носила иной характер. Ведь эти люди приходили сюда ради его творений. И всем, что они здесь получали, они были обязаны его искусству. Другими словами, именно художник в Мараване чувствовал себя сейчас оскорблённым. И, что ещё тяжелее, человек.
Его дружба с Андреа развивалась тоже не так, как он того хотел. Мараван надеялся, что почти ежедневные встречи, тесный контакт и даже сама нелегальность «Пищи любви» сблизят их. Так оно, по-видимому, и произошло, однако их отношения крепли как товарищеские. Вероятно, не менее доверительные, чем между братом и сестрой, они не имели ни малейшей примеси эротики, с которой был связан бизнес Маравана и Андреа.
И в то время как чувства девушки к тамильцу оставались всего лишь приятельскими, к женщинам, работающим с Кули, она испытывала совсем другое. Она обращалась к ним на «ты» и кидалась в объятия уже при второй встрече, как старая подруга. Они болтали, курили и смеялись на белом диване в зале в ожидании партнёров — слово, которое Мараван перенял у Андреа и теперь не без умысла употреблял по отношению к своим гостям. С особым подозрением он относился к высокой эфиопке по имени Македа. По правде говоря, Мараван просто ревновал к ней Андреа.
В возрасте двенадцати лет Македа вместе с матерью и старшей сестрой бежала в Англию. Они принадлежали к народу оромо, и отец Македы примкнул к Фронту освобождения оромо — организации, борющейся за права этого национального меньшинства. После свержения диктатуры организации «Дёрг» его избрали в парламент, созданный на время переходного периода. Однако после выборов его партия вышла из правительства и стала оппозиционной.
