А дети-то были сиротами. Да, в 2020 году в стране оставались сироты, не всех вывезли бездетные иностранцы, да и не всем было так хорошо жить, как нашим «тяптяпам», попавшим в «Оранжевого агента», но все-таки был и Агент. И он пожирал детские дома с неспешной планомерностью, как шелкопряд пожирает тутовую плантацию, охватывал вездесущими цинниевыми лепестками все больше и больше обездоленных детей, массированно, аккуратно, деликатно и эффективно социализируя их и обеспечивая необходимым. Так вот, мы-то с вами знаем, что у Петла не было родителей, но в Склифе почему-то с ходу решили, что Пётл – Митин сын. Никто же не возит в больницы документы на своих детей, когда случается несчастье на улице, а терпеливо выяснять у перевозбужденного папаши («спасите, срочно, сотрясение, амнезия, клятва Гиппократа») родословные и совпадения резусов не было ни времени, ни желания. Да и детского отделения в Склифе нет. Митя же тем временем, дабы не прогнали взашей, махал везде, где мог, зеленым международным удостоверением PRESS, делился разномастными купюрами и в целом пытался вести себя так, чтобы не допускать возражений.
Ночь он провел в коридорчике возле бокса, где на большой и высокой, как античное ложе, кровати умостился Пётл. Несколько раз услышав краем уха фразы типа «ненормальный отец» и «не связывайся с прессой», придумал наш герой и гениальный план действий: Петла взять себе, а потом что-нибудь сообразить. На следующий день Митя схватил в охапку Петла и, не сказавшись никому, отбыл. Его не искали.
* * *
Поверить в Петла было невозможно. Событие относилось к разряду тех, что осмысливаются только по кусочкам, но не отвлеченно и целиком: единым айсбергом пропихнуть их в мозг так же невозможно, как нельзя продеть таксу сквозь обручальное кольцо. В статусе обладателя свежего подрощенного ребенка Митя, и так-то живущий на втором облачном слое, вообще выпал из жизни: его, как на палубе корабля в шторм, кидало от страха быть пойманным к страху за мальчика, от абстрактного осознания огромной ответственности к не менее абстрактному осознанию неготовности к ней.
Он старался не думать о последствиях похищения, о том, что, может быть, ребенка «не долечили». Да и как можно кого-то долечить за неполные сутки? Вроде доктор Врублевский сказал, что в целом с ребенком все в порядке, что у него, конечно, шок, растяжения, синяки, легкое сотрясение мозга, но квадратный метр Склифа занимать больше незачем: все это, и даже сотрясшийся мозг, лечится лежанием в темноте и покоем. («Наверное, я получил сотрясение мозга прямо при рождении, – подумал тогда Митя, – моя бы воля, я бы все время так…». Параллельно какой-то другой, глубинный, быстрый и решительный Митя, происходивший от охотников, а не от собирателей, уже кивал со сдержанной озабоченностью мужественного отца и направлялся к палате Петла.)
Найти частного врача? Но мистер Уайльд еще не успел в своем благополучии завести такого, не думал, что возникнет необходимость. Подумал было о Садко; допустил, что Садко, если и не выведет Петла из шока лично, то наверняка знаком с дюжиной лучших мозго́логов, или как правильно называются специалисты по землетрясениям в черепе?.. и все же заключил, что не тот случай. Слишком ушлый Садко, пускай и большой профессионал. Не надо, чтоб кто-нибудь такой лечил Петлу голову.
Обратиться в «Гнозис» Митя теперь тем более не мог. На данный момент подлая «консалтинговая компания» ограничила взаимодействие с ним пополнением его банковского счета, и напряженная работа с казусом Пересветова и Ослябина не принесла ему ни кабинета в Пряничном домике, ни приближения к тайнам компании. А они с течением времени стали мучить его только больше. Обернувшийся вокруг дверного косяка маленькой шестиметровой комнаты Рагнарёк понаблюдал за хозяином, задумчиво почесал нос белой лапой, отошел и лег возле входа в квартиру в позу сфинкса, как собака.
– …Алена! – осенило Митю. Женщина придумает. В них же это заложено – они даже если и не знают, что делать, все равно рассчитаны на детей.
Тем временем Пётл спал не как трехлетка, большая часть жизни которого по детскому ГОСТу и так должна проходить во сне, а как зачарованный принц из сказки. Митя опустился на стул рядом с узким диванчиком, куда уложил тяжелого размякшего ребенка, и схватился за голову. Похитил трехлетнего летаргического сироту. Как его кормить? Как за ним ухаживать? А если он не проснется? А если проснется? Что ему сказать: «Здравствуй, Пётл, я твой папа?» Тихо, уговаривая себя, что громкие звуки могут «разбудить парня», Митя прокрался из маленькой комнаты в большую – стоять у окна возле исторической отметины, что осталась от шальной пули, попавшей в стену у подоконника во время осады Белого дома в далеком 1993 году.
Митя никогда не курил, а теперь, при наличии ребенка, и начинать было поздно. Но как всякий человек, который, нервничая, вступает в контакт либо со ртом, либо с руками, он грыз предметы – и не только ручки и карандаши. Глубоко задумавшийся Митя был неоднократно замечен за попытками сгрызть чашку или покалечить корешок своего же любимого Moleskine. Вот и сейчас, набрав Аленин номер и недоумевая, куда она подевалась, в растерянности он уже вцепился было зубами в телефонную трубку, когда у него за спиной издала характерный дорогой «чирк» зажигалка S.T. Dupont. Отвлекшись от согрызания трубки, Митя увидел, как ему с ледяной приветливостью кивнул Заказчик, направлявшийся на обширную кухню чудесной сталинской квартиры.
Пётл повернулся на бок, пробормотал «тяп-тяп» и сладко засопел. Митя рванулся в кухню. Заказчик стоял спиной к нему и озирал открывающийся с одиннадцатого этажа роскошный вид на задворки посольства Великобритании. Хотя Заказчик, где бы ни появлялся, отвлекал все внимание на себя, Митя фоном успел зарегистрировать две вещи – изменившийся ритм дыхания Петла и по-прежнему закрытую на цепочку дверь (цепочка осталась еще от бабушки, и накидывалась на шпенек скорее как оберег от нехороших людей). Но из всего, что ему хотелось сказать, он каркнул только:
– Не надо курить… при ребенке.
Заказчик обернулся, как будто только сейчас обнаружил Митю в его собственной квартире. А Митя, стоявший в дверях, мог видеть, что Заказчик по-прежнему спокойно дымится, не изменив даже выражения лица, а дым, к этому времени наконец выбравшийся змейкой из кухни и неровной пеленой красивых туманных волнышек подобравшийся к открытой двери в «комнату Петла», натыкается на проем, как на стеклянный щит… и с позором уползает назад, на просторы прихожей, а оттуда на кухню.
– Прошу прощения, I’m sure
[27]
, – сказал Заказчик легким тоном человека, от которого ждешь, что он сразу после извинения начнет методически откручивать собеседнику конечности, вдумчиво фиксируя нейрофизиологические реакции. Митя смешался. Пётл… сладко зачмокал губами. Заказчик стряхнул пепел в китайскую пиалу, которую обычным непостижимым образом добыл из недр Митиного хозяйства. Рагнарёк, предусмотрительно развернувшийся от нетронутой входной двери к Заказчику, теперь сидел в такой же сфинксовой позе, в какой раньше лежал. Если бы он был солдатом, то, наверное, отдал бы лапой честь; по крайней мере, такой невероятно приглаженной шерсти на стройном (а не шарообразном, как только что выяснилось) теле кота Митя еще не наблюдал. Но при этом Митя заметил странное: Заказчик бросил на кота удивленный взгляд, как будто не мог понять, кто это.
