Располагалась «Jizнь» в одном из исторических промышленных районов Москвы, в начале двадцать первого века от этой истории успешно очищенных, на большой территории искусственно размытых грунтов, обеспечивающих плавные перепады высот. Неподготовленному человеку место это сперва казалось подавляющим и клаустрофобным, но по прошествии небольшого времени особенная прелесть прожигания жизни именно здесь становилась ясной. Эшеровское сплетение коридоров, перетекающих друг в друга, причудливо формирующих и теряющих этажи, ниши, заполненные необъяснимого происхождения пугающими артефактами, залы и танцполы, напоминающие пещеры Нового Афона, безумно-романская музыка, умеренно сбрызнутая фаду… Сладость горения на этом костре тщеславия вскоре делалась очевидной. Про «Jizнь» рассказывали, что туда как-то не пустили Эбо Гирринга, знаменитого американского джазиста, хоть он и пришел с внучкой самого Владимира П., что оставить там меньше тысячи фунтов за вечер решительно невозможно, что в туалетах стоят вазы, вместо мишуры наполненные стимуляторами типа жемчужной икры, что некоторые особенно симпатичные девушки, единожды войдя туда, больше никогда не выходили – по крайней мере, через парадный вход… и многое другое. Как и любое подобное место, «Jizнь» быстро обросла городскими легендами и страшилками, по большей части не соответствовавшими истине. Так надеялся Митя.
На фейс-контроле в клубе стоял гигантский детина, постриженный так, что немногое оставшееся у него на голове от шевелюры скорее напоминало две кокаиновые дорожки на бильярдном шаре. Бэйдж у него на груди лаконично гласил: «Лав». Лав придирчиво осмотрел Митю и остался если не доволен, то, по крайней мере, не возмущен увиденным. Фардаррига же он пропускать отказался.
– Но почему? – удивился Митя.
– Сегодня не день для иностранцев, малыш, – философски отозвался Лав, демонстрируя излюбленный способ отбора посетителей на фейс-контроле: случайным образом.
– Не вижу логики, – сказал Митя. И неожиданно для себя добавил: – Ты нас расстроить хочешь, дружок?
Лав удивленно посмотрел на Митю. Лицо его стало изменяться, как у динозавра, который учуял неподалеку человека, не сумевшего вовремя воспользоваться машиной времени. Митя же, сам в испуганном восторге от своей смелости, продолжал, специально стараясь говорить помедленнее и поубедительнее:
– Просто ты сейчас тут жару даешь, а это людям неудобно. Люди пришли дело делать. Давай я тоже сейчас голову нагибать стану?
– Мальчик, – отвечал Лав, немного придвинувшись, чтоб обозначить существование угрозы, – не надо мне сигналить, я таких, как ты, с нори кушал, сакэ запивал. Я сказал, ты услышал, так что танцуй – день живой, и вы живые.
– Счас мы определим, кто тут чо услышал, – пообещал Митя и залез в телефонную книжку своего омни, совершенно не понимая, что собирается там искать. Краем глаза он взглянул на Фардаррига – тот никак не реагировал на эскапады Лава. Лепрекон прислонился к стенной росписи, на которой совершенно голый молодой человек вел по берегу моря двух слегка одетых нимф, и преспокойно читал очередной деловой журнал.
На первом месте в телефонной книжке значился контакт под названием № 1. Митя отчетливо помнил, что никогда ничего такого не записывал, и, повинуясь импульсу, подцепил номер когтем и бросил звонок Лаву. Омни на руке у того послушно пискнул, показывая, что линия найдена.
– Поговори, – предложил Митя.
На некоторое время стало очень тихо, как будто на другом конце провода что-то высасывало звук, а потом Лав широко открыл глаза и прекратил звонок.
– Да-а, – он недоуменно потер лоб, – серьезная ситуация. Ладно, прошу прощения за неудобство: не сразу понял. Пожалуйста, проходите. Пре-це-дент, – последнее слово он сказал уже совсем тихо.
Фардарриг все так же флегматично сложил журнал и прошел внутрь, по-прежнему не издав ни звука. Митя проследовал за ним. «Что это было, интересно? – подумал он. – С чего бы этому хряку нас вдруг пропустить?..» Между тем Брайан Фардарриг двигался по хитросплетениям коридоров уверенно и безостановочно, как локомотив, до такой степени, что Митя заподозрил: он был здесь, и не раз… Иначе как бы он ориентировался в этом мрачном золотом свете? Еще какой-то тревожный звонок прозвенел у него в мозгу, но мысль пролетела слишком быстро, и Митя не успел ее ухватить.
Фардарриг тем временем вышел на небольшую террасу, нависшую над основным танцполом на минимальной высоте. Терраса была не огорожена и, более того, спускалась вниз под ощутимым углом. Стол был смонтирован так, что это не ощущалось, и можно было ставить напитки без боязни, что какой-нибудь чудовищно дорогой коктейль спрыгнет на пол, но вот злоупотреблять алкоголем явно не стоило – иначе можно было скатиться прямо под ноги танцующим. За столом с видом человека, ответившего для себя на все вопросы, сидел грузный седой мужик в folk-рубахе, очень слабо вписывавшейся даже в эклектичный интерьер «Jizни». Фардарриг подошел и без спроса сел за его столик.
– Konnichi-wa, – сказал старик. Он был то ли пьян, то ли под действием наркотика.
– And the same to you
[43]
, – отвечал шотландец весело. Митя стоял у него за спиной и ждал развития событий. Фардарриг продолжал по-английски. – Что же, мой друг Артемий, обсудим условия? Ты хочешь продать «Хлеб Руси» – я хочу купить. Ты хочешь сто пятьдесят миллионов фунтов – я предлагаю не более ста. Кто-то должен подвинуться.
– Либо! Либо, – назидательно подняв палец, проговорил старик по-русски, – либо я продамся другим.
– Кому? – поинтересовался Фардарриг, ничуть не смущаясь тем, что они с собеседником разговаривали на разных языках.
– Слушай, Реджи, – нахмурился старик, – ну что ты привязался? Сижу, кушаю, коктейльчик тяну, колесики катаю, на девушек-красавиц гляжу вон… Не хочешь меня покупать – я тебя не неволю. А карму мне не черни.
Брайан Фардарриг усмехнулся.
– Ну же, Артемий, говори. Кто те счастливцы, которым ты решил… отдаться?
– Трудный ты человек, Реджинальд Худвинкл, – обширно вздохнул большой хлебопек и пошевелил бородой. – Вроде и давно тебя знаю, а все никак не привыкну. Кому, кому Food Planet, кому ж еще?
Митя и Фардарриг вздрогнули, но, как выяснилось, по разным причинам.
– Этой козе Монферран?! – совершенно недостойно вскричал своеобразный Фардарриг, да так визгливо, что перекрыл гвалт танцоров и музыку. – Да ты что, старьевщик, осоловел? После всех наших договоренностей?
– А и то ж, – проговорил старик основательно (он был немного поколеблен криком Фардаррига, но виду не подал) и отпил какой-то искрящейся оранжевой смеси. Право, с ендовой в руках он смотрелся бы органичнее. «Почвенник», – почему-то всплыло у Мити в голове. Почвенник же тем временем продолжал на свой псевдостарорусский лад. – Денежка, брат, сестру любит. Да и какие уж там особые договоренности?
– Хорошо же, – проявляя некоторое подобие самообладания, пробормотал шотландец, – пусть так. Прощай, неблагодарная борода.
