Не прибавив больше ни слова, Фардарриг поднялся, как ленивая кобра, и, сопровождаемый бессловесным Митей, направился прочь. Митя все же бросил последний взгляд на бородача: тот смотрел им вслед, но совершенно без выражения. Тут что-то на периферии привлекло Митино внимание, он повернул голову в сторону танцпола и увидел, как из клети порока вылезает изящная полуобнаженная девушка. Да позволит читатель обойтись здесь без пафосной отбивки абзаца… Это была Алена. Тут Митя совершенно потерял разум (что вряд ли вызовет у читателя удивление с учетом того, что несколько дней назад Алена еле унесла отсюда ноги) и бросился ее догонять, пытаясь при этом не привлекать внимания охранников. В уме у него при этом почему-то крутились кадры одного из любимых фильмов – Frantic
[44]
.
Мите удавалось не слишком возмутительно расталкивать публику – так, что это вписывалось в общую парадигму танцев, – но когда ему показалось, что до Алены осталось совсем мало, она ускорила шаг и скрылась за поворотом. Митя растерянно огляделся: в преследовательском запале он и не заметил, как выбежал на середину клуба и неизбежно выпустил из виду не только Алену, но и Фардаррига. Немножко постояв на одном месте и остыв, Митя понял: гнаться ни за одной, ни за другим не имеет смысла. С Аленой он собирался увидеться в любом случае, ну а Фардарриг, в конце концов, так и не удосужился посвятить его в происходящее, и вполне возможно, что после неприятных известий он вообще хочет побыть один.
Сообщив себе эти небесспорные вещи, Митя – Джорджоне не без труда выпутался из леса танцующих и, заказав «Лонг-Айленд», задумчиво высосал его, не отходя от стойки бара. «Тяжелый денек?» – с профессионально натруженным сочувствием поинтересовался бармен. Митя смодулировал какой-то подходящий к ситуации зубовный скрежет и, расплатившись, пошел к выходу. Уже через минуту, впрочем, он понял, что потерялся и идет не в том направлении, которое могло бы вывести его наружу. Чем дальше он продвигался, тем более странной и неудобоваримой становилась действительность. Вот здесь в нише какая-то парочка… ах, нет, троечка, обнималась и, кажется, не планировала на этом останавливаться; а тут в боковом проходе какой-то молодой человек смотрел в угол, и было в этом отупленном рассматривании что-то похожее на пугающую наркотическую кататонию… Митю не отпускало ощущение: вместо того чтобы подниматься на поверхность, он опускается ниже. Происходящее все больше напоминало какой-то дурной фильм ужасов – как быстро ни шел Митя, вокруг еще быстрее делалось темнее и непригляднее. На всякий случай он оглянулся. Сзади все еще виднелись огни танцпола, сквозь неясность сухого пара обозначавшие хоть какую-то terra cognita. Впереди же была темнота, и лишь на стене издевательски горела не сопровождаемая стрелками надпись: «Выход там». Отчаявшись, Митя вздохнул и решил идти назад.
Тогда-то и появилось ниоткуда невысокое существо из непонятного переливающегося материала. Оно посмотрело на Митю печальными глазами и, достав из-за спины странного вида гнутый топор, вонзило его в темную стену. Наш герой не мог оторвать глаз от существа, а владелец топора тем временем методически прорубал в стене сверкающую щель. Закончив, он обернулся.
– Я Несумсар, – представился он. – Моя страна послала меня узнать тебе истину.
Сформулировав таким образом задачу, Несумсар схватил Митю за руку (как все невысокие существа, он был неожиданно силен) и увлек в загадочную трещину. Где-то здесь произошел сбой – Митя перестал понимать, где находится и как интерпретировать происходящее дальше, а разум его, махнув рукой, отправился в плавание по бурным волнам на одновесельном шлюпе. Предположим для простоты, что Митя спит.
Тогда получится, что той ночью Митя, проследовав за новым знакомцем, вновь увидел странный сон. На сей раз увиденное оказалось еще более удивительным, чем обычно. Дело в том, что сны обычно любовно привязаны к реальности тонкими тесемочками переживаний; не бывает так, чтобы сон взялся из пустоты, сам по себе пришел и рассказал вам, к примеру, чем жили пышные баварские пейзанки в девятнадцатом веке. И хотя Митя готов был присягнуть, что ничего не слышал о Нунлигране, удивительной столице гиптов (ибо именно так называли себя эти существа – hypta), сон с упорством толковал ему именно об этом. Пусть читатель вспомнит, не слышал ли он что-нибудь об этом странном подземном городе.
16. Сон Мити о гиптах
Митя стоял в большом зале, потолок которого по обе стороны поддерживали изящные колонны, когда-то давно высеченные прямо из каменной породы. Колонны были изукрашены всевозможными цветами и фигурами причудливых зверей (тоже в камне, местами с разноцветными инкрустациями), в каждой колонне были выдолблены дупла, и в них горели яркие свечи. Впрочем, и такая иллюминация оставляла в пространстве подземного замка гигантские неосвещенные лакуны. Потолка не было видно вообще – он терялся в непроглядной черноте подземелья. «Чем не “Jizнь”?!», – спросил себя Митя.
Тем временем он (а вернее, хозяин тела, в которое нашего героя обмакнул сон) шел медленно и внимательно осматривался, как будто пытаясь разглядеть какие-то улики или, наоборот, планируя пути отступления. В стенах между колоннами виднелись ходы гиптов (Митя как-то понял, что так назывались дети подземелья). Ходы располагались хаотически – из некоторых можно было выйти у самой земли, а некоторые соединялись с залом на такой высоте, что снизу казались мерцающими пятнышками. Впрочем, не все проходы были освещены, по большей части, наоборот, везде было темно, а какие-то двери вообще оказались заваленными. Колонный зал, как вскоре выяснилось, был необычен еще и тем, что вопреки приличиям был не круглым и не прямоугольным, а изгибался, как змея, и то терял высоту (тогда в потолке можно было увидеть странные отверстия), то вновь набирал ее.
Наконец Митя достиг того, что на открытом пространстве можно было бы назвать площадью. Здесь по кругу стояли массивные подсвечники, то ли золотые, то ли позолоченные, а в центре на массивном троне, который вернее было бы сравнить с пюпитром на золотой ноге, сидело еще одно небольшое существо, конфигурацией конечностей и выражением лица напоминавшее жабу. Существо было облачено в странного вида доспех – как будто из камня, прорезанного золотыми жилами, с вкраплениями сверкающих драгоценностей. Вкруг царственного пюпитра размещалось плотным кольцом некоторое количество таких же фигур, чуть более высоких, но в доспехах более простого вида, похожих на человеческие. Внезапно гипт, сидевший посередине в умиротворенной позе сытой черепахи, туго распружинился, в один прыжок преодолел расстояние до носителя Митиного сна, распрямился, заставив необычный доспех звонко хрустнуть, и оказался где-то по грудь пришельцу. «Кто это?» – подумал Митя. Странный собеседник тем временем заговорил. Тембр его сытого гулкого голоса был достаточно приятен, но заметно было, что такой речевой аппарат приспособлен в первую очередь к модулированию каких-то других звуков. Митя (и хозяин тела-сознания, в которое он попал) не знал еще тогда разницы между верхнегиптским наречием, на котором сейчас говорил царь, и нижнегиптским, или языком шахт.
