– В нашем веке в резюме обычно не пишут про недорослей, гениев и порядочность, – сказал Митя сквозь зубы. Тут его все-таки догнало. Как унизительно и смертельно досадно было оказаться средним юношей из базы данных!
– Ну, кое-что и наши HR-службы умеют, – заверил Магистр. – А там уж… Знаете, анкета – вещь почти магическая: тот, кто умеет читать, многое может в ней вычитать.
– Ах, вот это лестно. То есть вычитывали лично вы?
– Конечно. Зачем мне лгать?
– Я не предполагал, что вы лгали, но раз уж вы спрашиваете… из любви к искусству?
– Искусство лжи меня интересует меньше всего. Это наиболее легкое из искусств.
– Чего же вы тогда Магистр? Юриспруденции? Психологии? Медицины? Или, на худой конец, экономики?
Магистр оторвался взглядом от окна. Оно очистилось: туман куда-то делся.
– Не угадали.
– Скажите же, почему вы меня выбрали. Почему сами… вычитывали.
– Да право же, – Магистр, кажется, немножко раздражился, – что вы, Митя, привязались? Я и так сказал вам все, что требовалось.
– Вы обязаны.
– Это почему же?
– Потому что вы забрали у меня все, что было, и вывернули мою душу наизнанку.
Магистр слегка поморщился, помолчал, вернулся в свое кресло и вдруг заявил:
– Я рад.
– Рады?.. – Митя поднялся с мрачной решимостью. Вот теперь хорошо бы кинуться на него с навахой, сладко всадить в сухую плоть, провернуть где-нибудь под ребром и смотреть в глаза – смотреть, как уходит из них это безразличное выражение, лишь изредка сменяемое легкой заинтересованностью.
Не получилось бы. Магистр легко махнул рукой, и Митю как будто отнесло назад в кресло. Спустя пару секунд молчания хозяин замка разомкнул губы.
– Вы все почувствовали, но ничего не поняли.
– Так объясните же мне хоть что-нибудь!
Магистр долил кофе и взялся за сигарету.
– Вы знаете, как действует центрифуга?
– П-представляю, – пробормотал Митя, встречавшийся с этим понятием только опосредованно, через стиральную машину.
– То, чему вы подверглись во время работы в «Гнозисе», – с моей подачи, признаю, – и было таким центрифугированием.
– Вам просто надо было выжать из меня все счастье?
– Хм… – Магистр ненадолго задумался. – Это странная формулировка. Но можно, наверное, сказать и так.
– Но зачем же? И куда вы его дели – хозяйственно слили в пузырек? Оно теперь никогда, никогда не вернется ко мне?
– Экий вы, Митя, юный Вертер, – сурово заметил Магистр, изящно обойдя вопрос о пузырьке. – Сразу уж никогда… Вы вот сегодня полной грудью вдыхали привольный воздух вокруг Хативы. Любовались чудесными цветами, прекрасной юной женщиной. В настоящий момент интересно беседуете, смотрите на великие произведения искусства, пьете лучший кофе на Иберийском полуострове. То, что опорожняется, всегда наполняется вновь. Я забрал у вас немного вашего «счастья», – тут Магистр сделал видимое усилие, чтоб не подавиться ядом, – хорошо, пусть не немного, а полностью, до последней капли… Но буквально на следующий день оно начало снова подрастать, как растет срезанная на газоне трава. И никуда вы, Mr Wilde, от него не денетесь. Даже если…
– Даже если что?!
– Даже если не простите госпожу Ордынцеву. Алену.
Митя застонал. В прямом смысле схватился за живот и застонал. Ему было физически больно, и он не мог говорить. Предательские слезы начали жечь глаза изнутри, но Митя, собрав все силы, приказал им отхлынуть. «Ну вот и добрались, – сказал он себе, – это уж конец, а там будь что будет».
– Зачем, – пробормотал он слабым и злым голосом, справившись с собой и по-прежнему глядя в ковер, как будто боясь, что сейчас из его лишенных любви и высохших, как такыр пустыни, внутренностей на мягкие серебристые травы горлом пойдет черная кровь, – зачем вам понадобилась Алена? Она-то… зачем? У вас же есть эти Монферран… да мало ли еще кто? Что она добавила к этому… центрифугированию?
– Как что? – ответ у Магистра был готов. – Последнюю каплю. Разве можно сделать с любящим мужчиной что-нибудь более ужасное, чем забрать у него женщину? В точности не знаю, конечно, но мне казалось, – по описаниям в литературе, в первую очередь, – что нельзя.
– Я вас убью, – простонал Митя. А сам понимал, что не убьет, потому что дело не в этом. Да и сил уже не было.
Магистр промолчал, отпил еще кофе, докурил сигарету. За это время Митя в очередной раз справился с собой.
– Скажите мне еще… еще то, чего я не знаю. Скажите важное. Должно быть важное. Должен быть смысл, а не просто интересный сюжет.
Магистр вздохнул и посмотрел на часы. Было три часа ночи.
– Ну что ж, скажу, пожалуй, то, что вам действительно важно знать.
Митя обессиленно покивал.
– Вы неправильно сосчитали задания, Митя. Восстановление на работе и казус булочников – это было так, разминка.
Митя с усилием перевел взгляд на Магистра и, совершив титаническое усилие, разомкнул руки и перестал зажимать распоротый живот, как самурай.
– У меня нет сил догадываться. Что за задания вы еще приготовили? Я больше ничего не могу, да и не буду делать. Могу вернуть вам ваши деньги.
– Непременно, – кивнул Магистр, – прямо при выходе есть касса, оставьте там все, потом сведу баланс на счетах. Эх, Митя! Чистый вы ребенок, прости Господи!
Магистр поднялся и легким шагом подошел к своему незадачливому гостю. Тот поднял голову и посмотрел ему в лицо снизу, как собака. Вопреки ожиданию лицо нанимателя выглядело почти добрым.
– Вы молодец, Митя, что деретесь до последнего. Только вы ничего не сможете изменить, потому что делать все станете для себя, а не для меня. Тем более что мне от вас больше ничего и не нужно. Вашим третьим заданием был ребенок по имени Петр. Ваше четвертое и последнее задание – Алена.
Митя усмехнулся.
– И как же вы меня принудите к этому? Я не работаю больше на ваш человеконенавистнический «Гнозис». Алена мне не нужна – мало ли на свете Ален! Она ушла и не вернется, и вы об этом прекрасно знаете.
Магистр терпеливо дослушал, но ничего не сказал.
Митя, поспешно истолковав это молчание самым выгодным образом (так поступают все очень испуганные люди, даже в самых малозначительных знаках способные увидеть признаки благоприятного исхода), все-таки подошел к окну и уперся взглядом в стекло, словно пытаясь охладить лоб. Не оборачиваясь, попросил:
– Сегодняшняя ваша ночь борьбы с мирозданием принадлежит мне, правда?
Магистр по-прежнему молчал, и Митя, приняв молчание за согласие, продолжил:
– Тогда, если можно, если ваши силы еще не совсем иссякли, пойдемте куда-нибудь еще. Обещаю, что утром от меня здесь ничего не останется.
