Шагов через пятьдесят героя этого эпизода остановил другой мужчина, только что спустившийся на пешеходный уровень платформы метропоезда. Этот новый герой заступил дорогу герою предыдущему и вовлек его в диалог.
– Добрый вечер, – сказал он. Был это человек средних лет, в вязаной синей шапке с меховым отворотом, уютном коричневом пуховике, брезентовых штанах цвета хаки и невыразительной обуви. – У вас не найдется зарядки для омнитека, а то я тут потерялся, никак до друга не дойду, а позвонить и неоткуда.
Мужчина в рединготе почему-то оглянулся на своего недавнего компаньона по мосту (тот топтался на месте и недоуменно оглядывался, занятый собственными мыслями), вздохнул, упер правую руку с тростью куда-то в бедро, устроив таким образом всему себе удобную подпорку, и тщательно охлопал карманы, как будто их было множество, и не только в рединготе. Завершив охлопывание, он покачал головой:
– Очень сожалею, – констатировал он, – но я не взял с собой омнитека. Впрочем, это и не удивительно, – тут он развеселился без очевидной причины, – потому что я им не пользуюсь. – Человек помолчал, глядя в лицо собеседника, на котором не отразилось никакой реакции, и продолжил еще веселее: – Потому что у меня его вовсе нет!
Тут зимоупорный франт помолчал еще немного и решил все-таки заполнить возникшую тупиковую паузу следующим доверительным комментарием:
– А все это оттого, милостивый государь мой, что я недолюбливаю технику.
Носитель редингота и трости вздохнул и почему-то поднял бархатный воротник. Видимо, злобный ветер, дувший по-над Москвой-рекой, все-таки был холодноват. Губы человека в пуховике разъехались в улыбке.
– Вот и… жаль, – заметил он с каким-то непоследовательным удовольствием. Сказав это, пуховик достал омнитек и зачем-то в подробностях продемонстрировал его не по погоде одетому мужчине с тростью (тот обратил внимание, что омни был весьма допотопный). – Потому что вот он, мой омнитек. И что же мне теперь с вами делать?
Мужчина в рединготе с сочувствием оглядел неработающий прибор, устаревшие проводки, несовременный стальной коготь, сиротски потухший экран, пещерку для пальчиковых батареек с давно выломанной крышечкой, вздохнул и ответил:
– Как что? Вначале смириться с тем, что это – как бы вам ни хотелось – не омнитек (в них не бывает батареек), а какой-то пугающий трилобит от коммуникационной техники. Затем – дойти вместе со мной до оживленной улицы, обратиться к другому человеку, у которого есть либо омнитек, либо – чем не шутит святой Исидор Севильский – телефон, и… воспользоваться.
Полностью озвучив свое разумное предложение, человек с тростью, однако, не сдвинулся с места и продолжал смотреть на человека в пуховике так, как будто тот был чучелом йети в Зоологическом музее, а не другим человеческим существом, нуждающимся в помощи.
– Никуда вы отсюда не уйдете, – заявил пуховик и вдел палец в стальной коготь. Выглядело это гротескно: на странном путешественнике были вязаные варежки собачьей шерсти, но в нужном месте на правой варежке была дырка. В голосе его слышалось нездоровое и пугающее торжество. – Сегодня же двадцать пятое число. Рождество Христово, хоть и нерусское, а все же светлый праздник для всех нас. Но не для вас, я смотрю? Время… подвинуться!
Носитель трости задумчиво взялся левой рукой за подбородок, в остальном не изменив своей философской позы, и оглядел варежки, коготь и лицо собеседника.
– Ну вы-то явно уже подвинулись, – заметил он иронически-вежливо. – То есть, если позволите, уточню: вы и меня намереваетесь сбросить с моста? Как бедного Алика?
– Кого? – с сомнением пробормотал коричневый пуховик.
– Алика Дутова, – с готовностью сообщил веселый мужчина с тростью. – Мальчика на Новоарбатском мосту, от которого вы избавились первым. О, уверен, вам понравилось бы, как плакала Римма. Затем в люльке, что вы так ловко сбрили в Сити, были Юсуп Гюль, Нечип Эрдоган и Мехмед Озден. Конечно же, у всех были семьи, это вообще характерно для людей, а тем более для турок. А Вероника? Иорданец Самир, если вам интересно, теперь сидит дома, пьет чай, слушает радио и смотрит в стену. Вот с одиноким преподавателем МГУ по культурному взаимопроникновению господином Фахретдином Фейзулиным вам не повезло, правда, – тут мужчина изящно показал пальцем за спину, – он уже ушел домой, и кульминации не получилось. Ну да ничего, организуем. Правда?
Коричневый пуховик, то ли догадавшись, то ли метаболически дойдя, наконец, до необходимости посмотреть в глаза тому, кому угрожал, выполнил это несложное действие и, посмотрев, увидел там что-то такое, от чего попятился. Человек в рединготе двинулся за ним – как будто не догоняя даже, а просто сохраняя привычную разговорную дистанцию. Улыбка не сходила с его лица:
– Ну что вы… Денис. Что вы. Куда же вы. Да постойте же минуту!
Услышав свое имя, коричневый пуховик действительно остановился. Безуспешно попытался вытащить руку из когтя. Человек в рединготе также остановился и продолжил свой лениво-внимательный осмотр «Дениса», отмечая кое-какие симптомы угнетения организма зимой: посинение губ, бледность кожных покровов и дрожь конечностей.
Внезапно он сделал скользящий шаг вперед и моментально преодолел небольшую дистанцию, отделявшую его от коричневого пуховика. Тот дернулся было назад, но не успел: трость московского денди, описав полукруг вокруг его закованных в брезентовое хаки ног, легко скользнула под коленями, и Денис полетел назад, больно ударившись головой о камни. Мужчина с тростью наклонился и не без любопытства продолжал:
– Вы, Денис, любопытный случай. Мономаньяк, альтофоб, ксенофоб, да еще и любитель пятниц. Что у вас произошло в пятницу, интересно, какому злому мусульманину и за что вы так последовательно и с выдумкой мстите?
Денис дернулся, но тщетно. Мужчина присел на корточки, схватил его правой рукой за шиворот, как котенка, и вздернул на ноги с такой легкостью, как будто тот ничего не весил. Левая рука в черной перчатке, по-паучьи перебирая пальцами, пробежала по его телу и, с хрустом сжав руку, на которой был до сих пор надет коготь, поднесла ее к Денисову же глазу. Все это было чрезвычайно неприятно: ворот врезался Денису в шею, мешая дышать, а соседство стального лезвия с глазом заставляло задуматься о неприятных событиях, находящихся в самом ближайшем будущем.
– Знаете, Денис, – сказал человек задумчиво, – даже если бы я не знал наверняка, что вы за один месяц убили семерых человек, я бы все равно вас укокошил.
Денди как-то особенно произнес это слово, с особым вкусом – как человек, любящий самые разные слова в разных языках. Придушенный Денис почему-то догадался, наконец, что человек в рединготе – не местный. И еще он разглядел, что этот человек сед и немолод, а еще с трезвостью, которой не было у него уже многие годы, понял, что если он, Денис, убивает, вкладывая в это сакральный смысл, то человек этот именно что укокошивает – без особой серьезности и не задумываясь слишком надолго.
