– Да, я не местный, – подтвердил невысказанную догадку Дениса человек в рединготе. Еще страшнее было то, что он, похоже, никуда не торопился. – Но я не мусульманин, у меня нет возлюбленной мусульманки (по крайней мере, в настоящий момент), я не приехал из страны, области или города, где исповедуют ислам, и мне глубоко безразличны вообще все предрассудки, связанные с религиозной принадлежностью, цветом кожи, происхождением, возрастом, ростом, весом… о, нет, нет, дорогой мой Денис… – тут человек в рединготе еще сильнее сжал руку Дениса (тот, решив, что странный денди расслабился во время речи, попытался выдернуть когтеносную руку из хватки нападающего, чтобы хорошенько садануть стальной заточкой по горлу пленителя, прикрытому лишь кашне из тонкой шерсти).
– Нет-нет, дорогой Денис, – повторил денди и перехватил Дениса поудобнее, а правую руку с когтем поднес совсем близко к лицу убийцы. Денис пыхтя, выдавил:
– Что, тебе поговорить не с кем? Хочешь, так убивай сразу, что тянешь?
Человек скривился.
– Вот говорят, – все-таки продолжал он, как будто ничего не услышав, – «ворон ворону глаза не выклюет». Но разве вы, Денис, ворон?
Тут денди, даже не особенно и напрягаясь, пересилил упирающегося Дениса и хирургически точно полоснул его собственной рукой с когтем по правому глазу. Убийца обмяк. Человек с тростью перестал его держать. Денис упал, держась за лицо и крича.
– Извините, клевать вас было бы слишком… интимно. А так, кажется, вполне достаточно, – добавил человек в рединготе задумчиво. Видимо, это было все, что он хотел сказать в этой ситуации: ни дедуктивной цепочки, ни лекций о человечности, ни этических выкладок, ни ненависти. Но все-таки добавил, перекрывая вопли:
– Не расстраивайтесь. Такое сочетание некрасивых цветов в одежде в любом случае не имеет права на жизнь, а человека-то внутри вас давно уж нет. Прощай, Денис, пока будешь лететь, посмотри на мир.
Денди рывком поднял одноглазого убийцу на ноги, и, тяжко опершись на трость, одним брезгливым движением кисти выбросил его, кричащего, в воду, как грязную тряпку. Дениса вынесло куда-то за пределы реальности; он теперь пролетал многие, многие города и времена, и страх, поначалу обернувший его, как холодный мокрый саван, теперь согрелся уютной уверенностью: конечно же, он наконец-то сошел с ума! Все равно так не может быть: вот Каир, вот Стамбул, вот Багдад, вот Дамаск… все, оказывается, столь странные и разные с высоты птичьего полета. Ивезде, словно приветствуя Денисово молчаливое падение, пели муэдзины, славя единого Бога и призывая молиться. Разум Дениса кипел не в состоянии понять, что происходит, но наконец падение закончилось, и, обрушившись в глухую ночную воду, он с хрустом сломал шею.
Каким-то невероятным образом расслышав за всплеском этот удовлетворительный хруст, франт-избавитель не поспешил скрываться с места преступления. Напротив, тщательно поправив редингот, кашне, перчатки и осмотрев трость, достал из внутреннего кармана портсигар и закурил, в точности воспроизведя свою задумчивую позу, предшествовавшую этому эпизоду. К нему подошел крупный одышливый человек в полицейской форме. Вдали стояли еще люди.
– Что здесь происходит? – спросил полицейский почему-то огорошенно, как будто ожидал встретить здесь кого-то вполне конкретного, на кого имел планы. – Кто вы?
– Я тот, кто, если хочет зла, то зло одно и совершает, – с приветливой улыбкой отвечал джентльмен в рединготе. – А вы молодец, Кутузов, не оставили Москву. Видимо, наличие второго глаза позволило вам увидеть… перспективу. Успешной вам рыбалки.
Сказав это, мужчина фыркнул каким-то своим мыслям и удалился, стирая платком кровь, неожиданно выступившую из косого шрама на левой скуле. А Кутузов, повинуясь тому же шестому чувству, что велело ему взяться за это дело, не стал его преследовать. Вместо того он, выудив из воды тело Дениса, с удовлетворением идентифицировал его как искомого преступника, а затем, закрыв дело, поспешил спрятать его подальше, чтоб никто не задавал лишних вопросов – в частности, об увечьях на обнаруженном кадавре.
Да, в Москве нашелся лишь один человек, на котором в итоге сконцентрировались подозрения Кутузова. Три обстоятельства привлекли внимание сыщика (узнав подробности смерти Вероники Файнен, он окончательно уверился в закономерности): что преступления совершались непременно в пятницу, что направлены они были либо прямо, либо опосредованно против мусульман, и что всем смертям непременно предшествовали падения. Все это – в сочетании с тем, что следы самих преступлений заметались весьма тщательно, – предполагало наличие у преступника навязчивой идеи, происхождение которой Кутузов и решил проверить. Посадив «своих орлов» за анализ баз данных, он идентифицировал несколько несчастных случаев и убийств, которые удовлетворяли интересующим его критериям. Пройдясь по родственникам пострадавших или погибших, Кутузов с досадой понял, что ни одного подходящего подозреваемого найти не может. Таким образом, либо преступления имели более сложный мотив (возможно, были ритуальными или мистическими), либо Кутузов «искал не там».
Оказалось второе. Хлопнув себя по лбу, Кутузов вдруг понял: если это симметричный ответ на травматическое событие в прошлом, то искать надо не в России. Так он и вышел на Дениса Матросова, жену которого, гуманитарную работницу, одной несчастливой декабрьской пятницей нашли в Северной Индии, судя по положению тела, сброшенной с минарета. Дело было закрыто индийским следователем, а Матросов, уже к тому моменту наблюдавшийся у психиатра, видимо, после случившегося окончательно сошел с ума. Выследить его было делом техники: нельзя было понять, где у него база, но можно было предсказать, на каких объектах его появление наиболее вероятно.
А дальше получилось так, что люди Кутузова, ждавшие на достаточном отдалении, чтобы вмешаться, не стали путать ситуацию до прибытия шефа. С одной стороны, они не могли понять издалека, что происходит, но и спугнуть долгожданную добычу не хотели, а сам Кутузов явился слишком поздно.
Он не стал допытываться, как тот человек на мосту упредил его, откуда знал, кому будет грозить опасность в последнюю пятницу месяца. Все-таки наш следопыт был уже немолод и тяжек, и настал уж долгожданный час выйти на пенсию, признав то, что сложнее всего признать амбициозному детективу, что какие-то загадки остаются, как бы нам ни хотелось разгадать их. И вот, навесив на китель последнюю правительственную награду, теперь уже полковник Кутузов в последний раз смотрит в зеркало в коридоре здания Московского уголовного розыска, надевает теплую шапку, прощается с вахтером, притворяет за собой дверь, пересекает двор и выходит на Петровку свободным человеком. Здесь он сливается с темными силуэтами и, как обычный москвич, идет домой, отплевываясь и отмахиваясь от липкой метели.
26. Два Новых года
Несмотря ни на что, 2020 год все-таки заканчивался. Под конец его, когда ожидание праздника и всегдашняя вера в то, что теперь-то все изменится, прочно угнездились в сознании Дмитрия Дикого, герой наш стал спокоен, деловит и четок. Первым делом он тщательно закрутил в родном журнале все гайки, которые разболтались за время его беготни по заданиям «Гнозиса», принял, прочитал и веско поредактировал рукой мастера статьи сдающегося мартовского номера. Потом проследил, чтобы все «солдаты» (включая старшего лейтенанта ответсека Оганесова) получили хорошую тринадцатую зарплату, собственноручно подписав расчетный лист, и заменил так и не сданную Аленину статью собственным текстом – за одну ночь написанной штучкой о безумном художнике Ричарде Дэдде и о том, как в преддверии Рождества герои его картин уходят в мир смущать людей, помогать и мешать им, путать их мысли. (К счастью, для подобных текстов в журнале существовала литературная рубрика «Письма с фронта».)
