Произошел прорыв. Вернувшись, Ирэн погрузилась в рабочий запой и создала огромный проект-перформанс – нарисовала комплекс строений, людей, одежды, украшения, декор… Кажется, до следующей встречи с Магистром она не спала вовсе. Где-то в середине этого срока они встретились с матерью в ресторане, и Ирэн робко показала ей один рисунок. Дельфина долго разглядывала изображение женщины в странном платье с прожогами и разрезами, с огромной плетеной веревочной сеткой на плече (в ней круглился одинокий померанец), какого-то крепко сбитого мужчину с тремя косами, в стилизованных доспехах и странных ботфортах – на одном был каблук, на другом – нет, увидела улицу, вымощенную стеклянными полусферами, площадь вдалеке, где росло удивительное желтое дерево, окрашенное в одном месте красным – как будто раненое, перевела взгляд на дочь и сказала только: «Я счастлива».
Ирэн хотела спросить: «Мама, что это? Что я нарисовала? Это не Великий Зимбабве. Почему я рисую так, как будто я это видела?», но решила, что Дельфина не помогла бы ей с ответом. «Я счастлива» в устах Дельфины Монферран означало, что Дельфина сказала самые важные слова в своей жизни. Не стоило толкать ее дальше.
Будучи умной девушкой, Ирэн сложила два и два: поездку в Африку, свой дизайнерский прорыв (галерея Тейт Модерн тут же прислала к ней агента с предложением визуализировать проект) и присутствие на периферии ее жизни Магистра Делламорте. И снова всерьез задалась вопросом: «Чего ему от меня нужно? Почему он столько дает и ничего не берет? И не планирует?» «Ох, не торопись», – ответила себе умная Ирэн. А молодая и впечатлительная Ирэн, которая, сама того не зная, становилась Человеком Гуманным, не поверила умной Ирэн и возразила: «Так не бывает. Ему кто-то из нас нужен – либо мама, либо я». Мама была очень хороша собой. Но Ирэн была не хуже и к тому же моложе на двадцать лет.
Впрочем, когда Магистр явился за Ирэн в следующий раз, месяца через полтора, она просто обрадовалась, и чувство самосохранения, вовремя включившись, не позволило ей не только задавать ему вопросы, но даже вглядываться в него внимательнее, чем обычно. А он, казалось, с тех пор, как явился ей, пятилетней, не поменялся вовсе – то же сухое тело, та же расслабленная манера держаться, та же то появляющаяся, то исчезающая трость с серебряным цилинем, та же седина. Разве что седины прибавилось в его волосах – должен же человек хоть как-то отражать в своей внешности возраст. Гибкости суставов, впрочем, не убавилось – это Ирэн заметила, потому что иногда гостила у него в Хативе, где он научил ее настоящей верховой езде. Чего он от нее хотел? Не растил ли одинокий нестареющий Магистр в ее лице себе невесту? Эта мысль застала Ирэн врасплох.
В очередной раз они совершили самое экзотическое путешествие из всех возможных. Магистр привел Ирэн в лондонский офис, заявив, что его срочно сорвали по каким-то неотложным делам, а отменять их встречу было уже поздно. Ирэн кивнула – ей было интересно. Ей было разрешено везде ходить, на все смотреть, даже тихо сидеть у него в кабинете во время деловых встреч и не мешать (совсем как в первый раз, когда она строила кукольный город). День тянулся долго и закончился только во втором часу ночи. Наблюдательная Ирэн заметила, что за это время Магистр выпил три чашки кофе, выкурил пять сигарет, поговорил с восемью посетителями, провел два очных совещания и три телеконференции, в конце дня загадочно пообщался с кем-то по телефону на языке, который она опознала как русский, и даже запомнила (записала в транскрипции), что его последнего собеседника звали Pyotr Vladislavovitch. За это время безукоризненная, ослепительной красоты медноволосая девушка Люси сводила Ирэн на полдник, затем на обед, а затем и на файв-о-клок, каждый раз в новое место (видимо, девушке Люси было сказано, что m-lle нечасто бывает в Лондоне). Потом она привезла прямо в штаб-квартиру компании представителя Тейт Модерн, и Ирэн, приняв будничный вид, подписала с ним контракт на визуализацию «Сна о Великом Зимбабве».
В кабинет Магистра Ирэн вернулась уже после полуночи, однако застала его за очередной чашкой кофе и снова в процессе переговоров все с тем же Vladislavovitch’ем. Магистр жестом показал, чтобы она располагалась, и довольно скоро стал подводить разговор (как было ясно, с Москвой) к концу. Вот тут-то она и подумала: «Это все неспроста, этот человек – не альтруист. Он строит мир так, как считает нужным. Зачем ему Ирэн Монферран?» «А зачем ему дети в закрытых пансионах?» – спросила себя Ирэн. Иответила сама: «Дети – это будущее. Все правильно: он растит себе армию». И возразила сама себе: «Вздор! Ты единственная, кого он продолжает “вести” после выпуска». Додумав досюда, она открыла рот, чтобы прервать диалог внутренний и начать внешний.
Магистр отключил Москву и повернулся к ней.
– Да-да? – сказал он с таким выражением, как будто сменил канал общения. Вот только что был занудный Владиславович из Москвы, а теперь следующий пункт – Ирэн Монферран из Парижа.
И Ирэн ничего не спросила. Они поехали ужинать, она попросила его объяснить что-то о работе его компании, спросила совета насчет выставки в Тейт, а потом он, как того требовала традиция, лично вернул ее в коллеж. Ночью Ирэн не могла уснуть. Она спрашивала себя – чем же этот день так подействовал на нее? Ей было жаль тех, кто на него работал: для них он не был «другом семьи», они… были другие, пустые, безукоризненные офисные роботы, довольные хорошей работой и туго набитой жизнью. И ей было жаль себя, потому что ответа на вопрос «зачем» не появилось. Ирэн наглоталась снотворного. Все кончилось хорошо, и Дельфина ни о чем не узнала.
Зато узнал Делламорте, который на следующий день снова оказался возле Ирэн – в институтском госпитале. Он походил по палате, заложив руки за спину, посмотрел на нее, покачал головой, почему-то сказал: «Хорошо, но все же не вполне достаточно», а потом заявил, что не ожидал, будто она настолько слабонервна. Все к лучшему, заключил Магистр, и слава Всевышнему, что она направила стопы в дизайн, а не в бизнес, а вот он зато больше никогда не сделает такой глупости и на выстрел ракеты «земля-земля» не подпустит ее к «деловому миру».
Тут он помедлил, и Ирэн почему-то поняла: «Он думает, не пора ли им уже перестать встречаться? Девочка выросла. “Друг семьи” ей больше не нужен». Тогда она закрыла глаза и немного полежала молча. В комнате было тихо, и ничто не нарушало хода мыслей – только они, как назло, отказывались куда бы то ни было идти. Она открыла глаза через несколько минут. Магистр стоял на прежнем месте и смотрел на нее. «Твой черед», – подумала сама про себя Ирэн.
– Вы можете поступать, как считаете нужным, – сказала Ирэн так твердо, как только позволял язык после снотворных суток. – Но я должна вам сказать… что если хорошо, но не достаточно, то… я хочу, чтобы было хорошо и – достаточно. Достаточно для вас. Тогда и мне будет совсем хорошо. И не надо во мне сомневаться: я выдержу.
Магистр отреагировал непонятным образом, будто того только и ждал: удовлетворенно кивнул, кинул ей в руки ставшую традиционной для них фиалку и ушел.
Их приключения возобновились. Со временем Ирэн решила, что «друг семьи» стал ее личным другом. Ведь бывает же так, правда? Лишь однажды Магистр пропустил визит к Ирэн, потому что находился в тот момент на самом Дальнем из всех Востоков, и выехать оттуда не мог и не хотел. Именно в это время произошло следующее.
