Магистр рассмеялся – коротко и сухо, и Ирэн нахмурилась. В руке его матово блеснул старым серебром набалдашник трости. Помолчав недолго, он поднялся, и Ирэн по инерции на пару шагов отступила.
– Мне хорошо, детка, – ответил наконец Делламорте. – Мне уже давно не было так хорошо.
Ирэн не могла понять, что изменилось. Как будто он… помолодел. Она не могла сформулировать, в чем это выражалось: то же лицо почти без примет возраста, та же вертикальная складка между бровями и острые черты. Те же движения, порой не улавливаемые глазом, будто он был медленной черной ртутью или змеем. Те же холодные внимательные глаза (фараонские, добавил художник внутри Ирэн), только… слишком холодные. Меньше седины? Не видно в темноте. Что-то еще… что-то… и тут она поняла.
Магистр с самого первого дня их знакомства производил впечатление человека, в любой момент готового ко всему: к защите, к нападению, к битве… но эта готовность как бы подразумевалась в нем ситуационно. Теперь она была на поверхности. Магистр был не просто во всеоружии – он готовился нападать немедля.
«Господи, – подумала Ирэн, – боже милостивый. Как хорошо, что я дочь своей матери и знаю его пятнадцать лет. Иначе я бы уже кричала от ужаса». А раз Ирэн не закричала, она заставила себя вспомнить, зачем пришла, и продолжила:
– Я вижу: что-то не так. Что с вами?
Магистр провернул в руке трость, и она куда-то подевалась.
– Дорогая мадемуазель Монферран, буду с вами откровенен. В данный момент я… сбрасываю шкуру. От этого делаются моложе, конечно, но начинают ныть старые раны. Поэтому, боясь показаться вам раздражительным, спрошу напрямик: чего вы хотите?
Все понятно. Ей не показалось.
– Какие раны? – спросила несгибаемая Ирэн Монферран, которая иногда замечала, что Магистр как будто прихрамывает.
Воцарившееся молчание можно было трактовать как подготовку к убийству. Но Ирэн была уверена: он не причинит ей вреда. Ведь она знала его уже пятнадцать лет.
– Множественные, – ответил Магистр наконец. – Что еще?
Ирэн не поддалась. Она немного вытянула руку ладонью вперед, будто хотела его остановить.
– Послушайте, я все поняла. Потерпите немного – вы терпели меня очень долго… хотя и нечасто.
Магистр мученически вздохнул, но промолчал.
– Вы что-то со мной сделали – я не знаю что, и как, и не знаю зачем. Я была пустой, как выпитый кокосовый орех, а стала – стала живой. Все это – то, что я радуюсь жизни, смеюсь, плачу, страдаю, мучаюсь и говорю сейчас об этом с вами, то, что я сейчас не ухожу и не сажусь в машину, которая отвезет меня в Барселону, – результат того, что вы со мной сделали. Я не такая, как мама. Я не такая, как вы. Я не такая, как ваш русский мальчик. Не такая, как тот англичанин, который в вас выстрелил. Я Ирэн Монферран, и я приняла от вас этот дар с благодарностью.
Магистр молчал, как он один умел это делать: давая понять, что, если уж начал говорить, надо договаривать до конца, как если бы ты спрыгнул с крыши – нельзя ведь свернуть в сторону и не долететь до земли.
– Скажите что-нибудь, – потребовала тогда Ирэн. Она летела навстречу земле, но хотела, чтобы в этом полете ее сознание хотя бы отвлеклось.
– Вы приняли дар. Умница, – согласно произнес Магистр. – Что же вы выносите из этого?
Ирэн овладел гибельный восторг.
– Вы выносите, Магистр Делламорте. Доктор Делламорте. Я знаю, что у вас есть докторская степень. Маэстро Делламорте – Магистр и маэстро – это одно и то же слово. Знаете, почему?
– Почему? – спросил Магистр покорно, не дожидаясь очередной просьбы «что-нибудь сказать»: видимо, Ирэн требовалась ритмическая поддержка разговора. Ирэн не обиделась. Она слишком давно его знала и сейчас повторяла это про себя постоянно, чтобы ненароком все-таки не убежать: слишком мало знакомого излучала фигура, воздвигшаяся перед ней мрачной статуей.
– Потому что это – радость, страдание, вопросы… и бессонницы, – жизнь. Она есть не у всех. Вы забираете ее у людей… чтобы сбросить шкуру и стать тем, чем хотите.
– За что же вы в таком случае собрались меня благодарить, детка? – спросил Делламорте, и Ирэн снова подобралась. Она почему-то всегда подбиралась, когда он так ее называл, как будто отставляя на несколько ступенек вниз от себя – туда, где находятся в мире взрослых маленькие дети. Только вот сейчас Ирэн поняла, что мир взрослых состоял из одного ее знакомого Магистра, а дети…
– За то, что вы не поленились меня наполнить. За то, что я сейчас отдаю вам добровольно. Вот.
Ирэн подошла на шаг ближе к Делламорте и вложила что-то ему в руку. Он посмотрел на ладонь; там лежала фиалка. Ирэн скорее продолжала:
– Сбрасывайте свои шкуры до конца. Я же видела, сил русского мальчика вам не хватило. С моим подарком… нет, не с подарком, после того как я отдала вам свой долг, вы сможете вернуться в то время, когда у вас еще не было никаких ран.
Ирэн замолчала, а Магистр усмехнулся.
– Надеюсь, что нет, детка. Боюсь, это было бы слишком.
Ирэн вдруг поняла, что сказать ей больше нечего. Она подняла голову, посмотрела на своего «опекуна» и порадовалась тому, что прошедшие годы ничего не изменили – он по-прежнему оставался гораздо выше нее. Тогда она подняла руку и осторожно коснулась его левой скулы, потом посмотрела на пальцы, разглядывая кровь.
– Вы меня не обманываете.
Делламорте взял ее за руку, впервые за все время знакомства (если не считать эвакуацию из театра Ла Скала) сделав это по собственной инициативе и, видимо, с определенной целью. Кровь на пальцах Ирэн пропала. Он отпустил ее.
– Я благодарен вам, дорогая мадемуазель Монферран. Вы действительно оказались лучше всех, – сказал он обычным своим голосом, как будто она хорошо сдала экзамен, а он это констатировал. – Вы меня, м-мм… переиграли. Я не ожидал не только этого красивого шага, но и того, что вы, как вы выразились, «наполнитесь». А еще менее этого я мог ожидать… чего?
– Чего же? – прошептала Ирэн и приготовилась к какому-то страшному откровению. Попытки успевать за происходящим давались ей все хуже: голова как будто наполнилась странным туманом, а где-то в затылке засел болезненный шуруп, который продолжают ввинчивать, а он все ширится. Она устала от своих бессонниц.
– Того, что, отдав, вы ничего не потеряли.
В зале еще светлее. Теперь Ирэн точно видит, что Магистру не очень хорошо, но видит она и то, что он как будто искренне рад этому.
– Как не потеряла? – голове так холодно и так больно, как будто ее под завязку набили острым колотым льдом. Надо снотворное… нет, нельзя. Собраться… – То есть… то есть как это, не потеряла?
– Не знаю, – признается Делламорте, снова поворачиваясь к ней. В первый и последний раз Ирэн видит на лице его искреннее удивление. Он улыбается. – Наверное, вы само совершенство. Галатея. Новый человек. – Магистр молчит и произносит с удовольствием: – Ирэн Монферран.
