Как бы ей хотелось, чтобы нашелся другой выход из ситуации!
– Мамочка приехала! Мама!
Эми повернулась на голос дочери. Тейлор была одета в ее любимое розовое платье и красные ботиночки. Светлые волосы частью держались в косичке, частью торчали из-под берета. Тейлор бросилась с тротуара в объятия матери.
– Я так соскучилась! – сказала Эми, крепко обнимая дочку.
Тейлор рассмеялась, затем наморщила нос:
– Фууу, ты вся мокрая!
Эми стерла с щеки Тейлор свой пот.
– Просто у нашего пикапчика поднялась температура.
– Грэм говорит, что тебе пора продать эту груду металлуома.
– Ни за что! – ответила Эми.
«Груда металлуома» некогда принадлежала ее матери. Пожалуй, это единственное, что осталось у нее после развода, – дочь и машина. Она поставила девочку на землю.
– Ну, как там папочка?
– Хорошо. Обещал навестить нас.
– Навестить?!
– Ага. Он сказал, что мы увидимся на вечеринке.
– Какой еще вечеринке?
– На нашей вечеринке. Когда ты окончишь юридическую школу, а я среднюю.
Эми поморгала, осмысливая издевку мужа.
– Так и сказал?
– Ты будешь долго учиться там, да, мамочка?
– Не так уж и долго. Ты и не заметишь, как все закончится.
Показалась Грэм, она почти задыхалась от быстрой ходьбы.
– Я никогда не видела, чтобы четырехлетние девочки бегали так быстро!
Тейлор хихикнула. Грэм встретила Эми улыбкой, но тут же нахмурилась:
– Бог мой, ты превратилась в скелет! Опять сидела на одном кофеине?!
– Нет, клянусь, иногда с кофеином я выпивала немного кофе!
– Идем домой, я что-нибудь приготовлю.
Но Эми слишком устала, чтобы думать о еде.
– Я просто разогрею себе обед в микроволновке.
– Микроволновка! – ворчала Грэм. – Я, может, и старая, но мне ведь не нужно полчаса тереть кремень об огниво, чтобы сделать тебе нормальный обед. Выйдешь из душа, горячее будет уже на столе.
«С месячным содержанием жира и калорий», – подумала Эми. Грэм была женщиной старой закалки, и это касалось всего, в том числе и питания.
– Отлично, – ответила она и вытащила из багажника чемодан. – Пойдемте.
Они пошли вдоль стоянки, держа девочку за руки, и Тейлор раскачивалась между ними, как маленькая обезьянка.
– Снова дома, мамочка снова дома! – пропела она. Эми вставила ключ в замок и открыла дверь. Квартира была самой обыкновенной, с двумя комнатами и одной ванной. Большую часть жилой площади занимала комбинированная гостиная, столовая и детская. Грэм иногда говорила, что «девочки» превратили ее в большой чулан. Проход заграждали велосипеды и ролики. Большие ролики и велосипед принадлежали Эми, маленькие – Тейлор. В комнате стояли потрепанный диван и такое же кресло – заурядная мебель в съемных квартирах. В старой стенке из сосны стояли книги, несколько горшков с растениями и маленький телевизор. Направо располагалась крохотная кухня, совмещенная с кладовой.
Эми подошла к столу. Почта, скопившаяся за неделю, была сложена в три аккуратные стопки – личные письма, счета и неизвестно что. Счета (некоторые – повторные извещения) составляли самую высокую стопку. Письма вовсе не были личными. Большинство из них были распечатанными на принтере бумажками, изображающими весточки от старых друзей. В стопке неизвестно чего внимание Эми привлек один пакет. На нем не было ни обратного адреса, ни почтовой марки. Похоже, его доставил курьер. Выглядел пакет тяжелым.
Заинтригованная, Эми разорвала коричневую бумагу – под ней оказалась коробка с глиняным горшком на картинке.
Эми потрясла ее, но, судя по всему, горшка внутри не было. Казалось, там что-то твердое, будто застывший цемент. Кроме того, верх коробки проклеили скотчем заново, значит, кто-то вынул горшок и положил совсем другое. Эми прорезала скотч и откинула крышку. Под ней оказалась плотная водонепроницаемая пластиковая упаковка с застежкой-молнией. Никакой открытки или записки, ничего, что указывало бы на отправителя. Эми расстегнула молнию и остолбенела.
– Господи!
Из коробки на нее смотрел Бенджамин Франклин. Много Бенджаминов Франклинов. Целые пачки сотенных купюр. Она взяла одну пачку, затем другую, положила на стол. Ее руки тряслись, пока она пересчитывала купюры. Пятьдесят бумажек в пачке. Всего сорок пачек.
Она опустилась в кресло, не отрывая взгляда от денег, все еще не веря глазам. Некто – таинственный некто – прислал ей двести тысяч долларов.
И она не имела ни малейшего понятия за что.
Глава 2
Огромные неподвижные взвихрения оранжевого, розового и пурпурного висели над горизонтом – чудесный отблеск южного колорадского заката. Тридцатипятилетний Райан Даффи меланхолично созерцал с обитого деревом крыльца то, что казалось неким напоминанием природы: даже последние минуты жизни могут быть воистину прекрасны. Красочное зрелище постепенно таяло, пожираемое глухой синевой неба без всяких признаков луны или звезд. Этот удивительный взрыв ярких радужных оттенков ввел Райана в оцепенение. Но теперь он чувствовал вину за то, что в голову ему пришла секундная мысль о смерти отца.
Все шестьдесят два года своей жизни старик руководствовался одним-единственным правилом. Фрэнк Даффи не признавал по отношению к себе понятия «второй» – он всегда и во всем привык быть первым. «Последний» было самым оскорбительным для него словом. Религия, семья, работа – этому он отдавался без остатка и с неистощимой энергией. Трудяга-парень никогда не пропускал воскресной службы в церкви, не подводил семью, не уходил с работы, пока не слышал от кого-нибудь: «Этот Даффи, так его и этак, лучший электрик в городе!» И только в самых важных жизненных ситуациях Фрэнк избегал первенства.
Например, он был последним человеком, признавшим, что рак в конце концов доконает его.
Только тогда, когда боль стало невозможно терпеть, он наконец понял, что не справится с ней сам. Райана сердило поведение отца: старик, вместо того чтобы пить таблетки, прятал их. Райан был врачом, но это, похоже, делало его уговоры еще менее действенными, будто они исходили из уст какого-нибудь сдвинутого экспериментатора (последним Фрэнк Даффи не доверял никогда). Быстро выяснилось, что лечение лишь отсрочит неизбежное – на два месяца, максимум на три. Однако Райан довольствовался и этим, ему хотелось отыграть у болезни хотя бы пару недель. Тем не менее, он знал: на месте отца он проявил бы то же самое тупое упрямство. Райану нравилось, когда люди сравнивали его с отцом, – сходства нельзя было не заметить. Оба привлекательные, у обоих теплый взгляд карих глаз. Правда, отец уже давно ходил седой как лунь, но Райан и тут не отставал – в его густой темной шевелюре появились первые седые прядки. Оба были высокими, хотя сын не мог не заметить, как его гордый отец медленно усыхает с годами.
