– Есть ли какие-либо признаки того, что сенат против кандидатуры Мэрилин Гаслоу?
– Пока нет, – ответил репортер. – Но в Вашингтоне атмосфера всегда меняется быстро.
– Спасибо, Тодд. – Ведущий прервал связь с репортером. Местное телевидение начало рассказывать о ситуации на дорогах.
Эми не шевелилась.
– Мамочка, они говорили про ту Мэрилин, которая твоя начальница?
Она кивнула, глубоко погруженная в собственные мысли.
– Самая могущественная женщина Америки! – зачарованно повторила Грэм. – Господи, это нечто!
Эми моргнула. Теперь она уяснила смысл просьбы Мэрилин ни с кем не говорить об их вчерашней беседе по телефону, даже с Грэм.
– Да, – ответила она. – Это действительно нечто.
Часть третья
Глава 43
В десять часов утра Джозеф Коузелка подъехал к зданию «Кей энд Джи», небоскребу, возвышающемуся над всем деловым районом Денвера. Вестибюль на первом этаже здания гудел голосами сотен мужчин и женщин в деловых костюмах и полнился стуком их каблуков, отраженным от полированных гранитных полов. Четыре ряда лифтов шли вдоль четырех стен. Три из них предназначались для жильцов дома, квартиры которых занимали тридцать этажей небоскреба. Один – для клиентов и сотрудников «Кей энд Джи», фирма располагалась на этажах с тридцать первого по пятидесятый.
Коузелка остановился у поста охраны перед лифтами для сотрудников. Охранник вежливо улыбнулся, едва не сконфуженный тем, что правила писаны для всех.
– Доброе утро, сэр. Подойдите, пожалуйста, к сканеру.
Коузелка шагнул вперед и заглянул в окошко сканера сетчатки глаза. Это устройство было частью высокотехнологичной системы защиты «Кей энд Джи». Сканер мог установить личность сотрудника по рисунку кровяных сосудов глаза, расположенных за сетчаткой.
Загорелся зеленый свет, свидетельствующий о том, что личность подтверждена. Охранник нажал на кнопку, открыв проход к лифтам для сотрудников.
– Удачного дня, сэр, – сказал он.
Коузелка кивнул и прошел дальше. Каждое утро ему приходилось разыгрывать эту глупую сцену, следуя правилам, которые никто не может нарушить, даже он сам. Но он всегда с удовольствием вспоминал случай, когда охранник поприветствовал его уважительным «Доброе утро, мистер Коузелка!» и пропустил без идентификации. Коузелка в ту же минуту уволил его. Для его друзей из «Клуба банкиров», с которыми он особенно любил курить сигары, это была наглядная демонстрация того, что генеральный директор фирмы ничем не отличается от любого рядового сотрудника. И не важно, что у того пятидесятилетнего охранника была жена и трое детей, живших теперь на его пособие по безработице. Коузелка не слишком заботился о нуждах работников – куда важнее создать собственный образ.
Это действительно был всего лишь образ. Такие слова, как «равенство» и «ответственность», не входили в словарный запас сотрудников «Кей энд Джи». Фирма имела всего нескольких акционеров – Джозеф Коузелка владел пятьюдесятью одним процентом, его дети – остальными сорока девятью. Никакие беседы на Уолл-стрит о том, что пора бы компании выйти на широкую публику, не могли бы лишить юристов Коузелки покоя. Он знал, что расширение круга акционеров приведет к ослаблению его власти. Коузелка не нуждался в увеличении продаж. Все, чего он хотел, это власть – власть над огромной корпоративной империей, которая имела прямое отношение к завтракам, обедам и ужинам американцев, а также к пестицидам, удобрениям, кормам, семенам, разведению крупного рогатого скота, рыбным хозяйствам – в общем, ко всему, что связано с пищевой промышленностью. Но еще большую прибыль приносила торговля товарами широкого потребления. Под дорогой потолочной лепниной поднебесного офиса Коузелки висело электронное табло, на котором каждую минуту высвечивалась информация о состоянии рынка.
Лифт остановился на тридцать первом этаже. Коузелка перешел в свой личный лифт, доставивший его в кабинет-пентхаус.
Половина пятидесятого этажа принадлежала ему. Другая половина была разделена между членами правления, которые не принадлежали к семье, но выполняли все прихоти Коузелки. Никаких декоративных излишеств в холле не было. На дверях – отполированная медь. На стенах – панели из вишневого дерева. Мозаичный паркет полов укрыт шелковыми коврами. Умопомрачительный горный пейзаж на панорамной стене не мог оставить равнодушным никого, но сам Коузелка воспринимал это как нечто само собой разумеющееся – вот уже двадцать лет он мог менять изображение, с тех пор как отец умер и оставил ему в наследство пульт управления, весь офис и тридцатимиллиардную компанию, принадлежащую их семье.
– Доброе утро, мистер Коузелка, – сказала секретарша.
– Доброе.
Она прошла за ним в кабинет, взяла пальто и портфель, положила на стол, рядом с чашкой кофе, расписание на день. Обычно по пятницам работы было немного – с тех пор как врач предупредил его о повышенном давлении. Коузелка взглянул на расписание, усаживаясь в кожаное кресло.
Секретарша уже собиралась уходить, но остановилась в дверях:
– Еще кое-что, сэр.
– Да?
– Не знаю, стоит ли вообще вам говорить… В зале ожидания сидит мужчина. Он сказал, что ему срочно нужно видеть вас. Я ответила, что сначала необходимо договориться о встрече, а он заявил, что вы его наверняка примете. Он там уже два часа. Я собиралась позвать охрану, но решила все-таки спросить вас, прежде чем устраивать скандал.
– Кто он?
– Врач. Доктор Райан Даффи.
Коузелка промолчал.
– Сэр, что ему сказать?
– Ничего, – ответил он, взявшись за телефон. – Закройте дверь с той стороны, пожалуйста. Я сам позабочусь об этом.
Утром у Норма было слушание в уголовном суде, поэтому он не появлялся в офисе до середины дня. Райан немного удивился тому, что у его адвоката оказались другие дела и другие клиенты, помимо него. Норм повесил пиджак и направился к своему столу. В этот момент в кабинет заглянула секретарша.
– Помощник судьи Новака на первой линии, – сказала она.
– Кто такой Новак?
– Судья по делу о разводе доктора Даффи.
«Ну что еще?» – подумал он и взял трубку.
– Алло!
– Мистер Класмир, у нас тут Фил Джексон в конференц-зале. Так как травмы мистера Джексона не позволяют ему присутствовать в зале суда лично, судья согласился провести слушание по телефону по поводу переназначения дачи показаний Брентом Лангфордом на другое число. Соединяю вас.
Норм услышал, как в трубке щелкнуло. Его оставили говорить с Джексоном.
– Переназначение? Что еще за переназначение?
– Если бы ты хоть что-нибудь смыслил в брачных делах, Класмир, ты бы знал, что правила не рекомендуют брать показания под присягой в субботу. Сначала я назначил Лангфорда на четверг. Но ему все же придется давать показания завтра.
