Потом мы с Робби направились ко мне в офис. Я вышел на пару минут поговорить с секретаршей, а, вернувшись, застал его у окна в позе глубокой задумчивости. Робби разглядывал панораму города. Современные, сверкающие сталью и стеклом, элегантные, как авиалайнеры, здания стояли вперемежку с архитектурными памятниками двадцатых годов, стилизованными под различные эпохи. Тут можно было встретить и готические шпили, и итальянские купола, и даже лазурный минарет. Слева под зимним небом Среднего Запада таинственно дымились воды реки. Возникало ощущение, что нас сверху накрыли свинцовой крышкой. Я спросил Робби, все ли готово к записи.
— Наверное, — ответил он.
Мне показалось, что подавленность моего клиента вызвана боязнью разоблачения. Но его беспокоило совсем другое.
— Я перешел мост, — произнес он, обернувшись ко мне.
До сих пор я полагал, будто причин для тревоги нет. Моя работа состояла в том, чтобы спасти Робби от тюрьмы, и я радовался, что это вроде получается. Но теперь передо мной вдруг раскрылись масштабы его потерь. Главное, Робби Фивор лишался возможности заниматься адвокатской практикой, а вместе с ней и денег, которые она давала. Не говоря уже о репутации. Но это не все. Ему предстояло нанести первый удар по основам своего существования. Запись для прокуратуры и ФБР разговора с Уолтером Вунчем будет ничем иным, как предательством, которое не простит ни один его знакомый, даже близкий приятель. Робби окажется изгоем в сообществе, к которому принадлежал всю жизнь. Поэтому человек, в первой беседе сразу же заявивший, что он не доносчик, теперь, стоя у окна, рассматривал не город. Он читал в небе знаки своей судьбы.
Согласно предписаниям ККСО для операции «Петрос», Ивон обязана сопровождать Фивора абсолютно всюду: в суд, на различные встречи с настоящими и потенциальными клиентами… Короче, не спускать с него глаз. Обычно рабочий день Робби начинал рано, с заседаний в периферийных судебных округах. По этой причине через несколько дней выяснилось, что он должен каждое утро заезжать за Ивон. Потом они вместе являлись в офис, поддерживая версию об их любовной связи.
Специальная группа ФБР, занимающаяся материальным обеспечением агентов, поселила Ивон в южной части юрода в перестроенном здании размером с небольшую крепость.
Раньше здесь размещался магазин автозапчастей. Рядом стояли многоквартирные дома. Группа выбрала этот вариант, поскольку дом располагался на маршруте Фивора, когда он ехал на работу и обратно. Кроме того, в многоквартирном доме лучше обеспечивалась анонимность. Ивон совершенно ни к чему знакомства, ведь при этом обязательно возникали какие-то вопросы. А споткнуться можно даже на ерунде. А так Фивор высаживал ее в шесть вечера, и она до утра, когда белый сияющий «мерседес» тормозил у тротуара, порой ощущала себя невероятно одинокой.
Зато в машине Робби не давал ей скучать. Если он не говорил по телефону, номеронабиратель которого располагался на небольшой панели над табло контроля температуры, то читал Ивон лекцию по любому вопросу, какой приходил ему в голову. Слушая его излияния, она вспоминала слова отца о том, как иные мелют языком без перерыва, словно внутри прорвало трубу. Ну и болтун! Он вообще когда-нибудь молчит? Робби вроде как знакомил Ивон с деталями адвокатской практики, однако на самом деле красовался. Это было видно невооруженным глазом. Он довольно быстро распознал, что машина — единственное место, где можно не притворяться. Все проблемы оставались там, в офисе, а здесь, в «мерседесе», Робби чувствовал себя шаловливым школьником, который наконец дождался перемены, чтобы побеситься. Он постоянно пытался уточнить что-либо из личной жизни Ивон, либо комментировал их встречи с Сеннеттом и Макманисом. Она сидела, повернувшись к окну, наблюдая меняющийся пейзаж, или закрывала глаза и просто наслаждалась поездкой в такой шикарной машине.
Надпись на серебряной табличке на багажнике гласила, что это шестисотая модель. «Самая совершенная». Робби повторил эту фразу несколько раз. Кремовая кожа обивки салона с крошечными отверстиями для воздуха напоминала Ивон туфли, какие она никогда не могла себе позволить, а отделка под темный орех передней части навевала мысли о музее. Но самое большое впечатление на Ивон производила тишина внутри. В этой штуковине то, что находилось снаружи, было действительно снаружи. Тяжелая дверь закрывалась с глухим стуком, как шкатулка с драгоценностями. И Ивон попадала в другой мир.
Фивор купил «мерседес» несколько месяцев назад и до сих пор не пришел в себя от восторга. Не забывал упомянуть ошеломительную сумму, которую за него заплатил, — сто тридцать три тысячи долларов, — совершенно не смущаясь, что автомобиль стоит дороже любого из этих домов с четырьмя спальнями, мимо которых они проезжали. Робби чувствовал себя в элегантном салоне, как в крепости, вернее, в космическом корабле. На обратном пути из судебного округа Гринвуд он мог внезапно свернуть в частную клинику-интернат для престарелых, где содержалась его мать, или посетить Спарки, торговца электронными играми, которые покупал для одного адвоката-референта. Вскоре обнаружилось, что Фивор любит делать покупки. Он помнил обо всех распродажах, знал все экстравагантные брэнды и периодически останавливался у торговых центров. Внимательно осматривал ярко освещенные витрины, покупал кое-что, а затем звонил жене из машины, описывая, что привезет домой. Ну прямо как охотник на крупного зверя!
Фивора знали в каждом судебном округе. Он приятельствовал там со многими несколько десятилетий. Приезжал, и сразу начинались всякие истории, воспоминания, смех. Казалось, для Робби весь мир был одной братской общиной, местом для оживленной веселой беседы, где можно пошутить, порой безвкусно, и громко посмеяться. Прибывая для судебного разбирательства, на котором Робби надеялся выпотрошить ответчика, он первым делом с энтузиазмом приветствовал его адвоката. В фешенебельном магазине мужской одежды, где Фивор пополнял свой дорогой гардероб, у него имелся персональный продавец, Карлос, кубинский беженец, с ним Робби всякий раз при встрече крепко обнимался. В магазине было полно мужчин, таких как Робби, с аккуратной стрижкой и заносчивым видом. Они проверяли, идет ли им тот или иной предмет одежды, придирчиво рассматривая себя в многочисленных зеркалах. Иногда даже прохаживались с беспечной, преисполненной самодовольства усмешкой, так же как это делали на улице.
Однажды на третьей неделе января Робби вдруг воскликнул, что нужно повидаться с Харолдом, давним клиентом, пострадавшим при столкновении с автофургоном. Ивон с трудом удерживалась, чтобы не отвернуться, когда смотрела на Харолда. Он сидел в инвалидной коляске, странно смещенный в одну сторону, руки и лицо обезображены шрамами. А Робби, как ни в чем не бывало, взял Харолда за руку и с жаром заверял, будто он выглядит великолепно. Он без остановки проболтал почти двадцать минут, обсуждая фаворитов баскетбольной Средней десятки. В машине Робби поделился с Ивон надеждой, что Харолд поживет еще какое-то время. Ответчики — производитель автомобиля, дорожное управление штата, а также компания, которой принадлежал автофургон, — тянут дело уже почти девять лет, очевидно, рассчитывая, что Харолд умрет. Если он умрет, то компенсационные выплаты, которые в настоящее время исчисляются суммой в двадцать миллионов, уменьшатся до одной пятой. Причем большая часть денег пойдет на погашение медицинской страховки. Так что матери Харолда, которая встретила их, еще не старой, но с большим животом, в бесформенном платье, достанется пшик. За сыном ухаживала она, с тех пор как его бросила жена. Это произошло вскоре после несчастного случая.
