— Вам приснилось что-то страшное?
— Да Мне Приснилось Что Я Умерла. Так Бывает Часто.
Ивон наклонилась и погладила ее волосы.
— А как именно это вам привиделось?
— В Общем… — Рейни задумалась. — Я Увидела Свекровь. На Нас Обеих Были Одинаковые Шляпы. С Павлиньим Пером Впереди. — Она сделала паузу, чтобы передохнуть. — Мне Захотелось Ее Снять И Я Поняла Что Не Могу. Это Было Страшно. Говорят Сны Это Желания. Вы Слышали Об Этом?
— Да, нам рассказывали на лекциях в колледже. — Ивон вспомнила курс психологии, по которому писала дипломную работу, и ей опять захотелось смеяться.
— Он Мне Обещал.
Ивон уже начала различать в монотонном кудахтанье компьютерного динамика оттенки. Она знала, что это невозможно, но сухой голос мальчика с аденоидами все больше и больше оказывался для нее связанным с этим беспомощным человеческим существом.
Она взяла руку Рейни, потрогала лоб.
— И что он вам обещал?
— Он Обещал Что Поможет Мне. Когда Я Ему Скажу. Поклялся.
Ивон машинально сжала пальцы Рейни и испугалась. Но та сосредоточенно продолжала описывать договоренность, какую заключила с Робби, узнав, как будет развиваться болезнь. Совсем недавно Рейни заставила мужа снова подтвердить согласие. Ивон оцепенело слушала. Ей хотелось уменьшить громкость. Хотя в том, что муж помогает безнадежно больной жене облегчить страдания и дать ей возможность спокойно уйти из жизни, ничего ужасного не было. Просто Ивон стало жутко, когда она представила, как это произойдет.
Но для Рейни это было облегчением, несомненно. Переносить страдания легче, если знаешь, что в любую минуту можешь их остановить.
— Не Позволяйте Ему Отступить. Не Позволяйте.
— Попытаюсь! — вырвалось у Ивон.
— Обещайте.
— Вам не следует просить меня об этом, Рейни.
— Наверное Не Надо. Но Я Прошу Всех Его Друзей.
Она заснула, задремала и Ивон. Ее разбудили голоса внизу.
Приехали мать Мортона, полная женщина с пучком седых волос, и двоюродная сестра Робби, Линда. На этой даме было столько украшений, что она вся посверкивала, как рождественская елка. Поминальная служба закончилась, и они приехали готовить стол. Оказывается, на похоронах присутствовали почти девятьсот человек, а церемонию транслировали по кабельному телевидению. Центр города опустел, ведь проводить мать Робби пришли все его приятели: адвокаты, клиенты, судебные служащие. Джоан беспокоилась, что в доме будет кавардак.
Ивон помогла им расставить подносы с холодными закусками, которые привезли из ресторана. Наконец прибыла сиделка — полячка, похожая на бабушку, с тяжелым чемоданом. Джоан, хорошо знавшая дом, показала сиделке ее комнату.
Когда Ивон поднялась наверх, Рейни уже проснулась.
— Приехала новая сиделка, и я, наверное, скоро уйду.
— Придете Еще?
Ивон пообещала.
— Извините За То Что Говорила Раньше. Даже Не Верится Что У Меня Были Такие Мысли.
— Все в порядке. — Ивон взяла ее руку. — Это ведь неправда — то, чего вы боялась. И я рада, что сумела вас разубедить.
— Вы Много Потеряли. Вот Что Он Бы Вам Сказал. Шутка. — Ивон улыбнулась. Да, Робби наверняка бы так и сказал. Ивон была в этом уверена.
Глаза Рейни потемнели от усилия, которое она сделала над собой.
— Любой Может Подумать Что Сейчас Мне Должно Быть Все Равно. С Таким Телом Как У Меня. Но Я По-Прежнему Хочу Его. Все Время. Я Могу Еще Чувствовать Это Там. И Чувствую. Вы Знали Об Этом?
Ивон изумленно посмотрела на Рейни.
— Это Единственное Что У Меня Осталось. Мне Кажется Что Я Сексуально Возбуждена Больше Чем Когда-Либо. Наверное Это Звучит Вульгарно. Или Извращенно. Но Как Чудесно Ощущать Что Он Рядом Со Мной. Думать Что Он Хочет Меня. Любит Меня. Я Никогда Не Предполагала Что Такое Возможно Пока Это Не Случилось. Именно Поэтому Я Еще Живу. Разве Это Не Чудо? Я Ведь На Самом Деле Уже Не Живая. А Все Равно Жду Любви.
Вошла новая сиделка и начала деловито хозяйничать. Акцент у нее был такой, что Ивон едва понимала ее. Но она ласково поздоровалась с Рейни, привела в порядок одеяла, подушки. Все очень быстро, со знанием дела. Затем, поколебавшись секунду, наклонилась и обняла Рейни.
Спустившись в гостиную, Ивон увидела в окно Робби. Он помогал пожилой женщине выйти из лимузина. Это была младшая сестра матери. Прилетела из Кливленда. Ивон встретилась с ними в прихожей. Робби, бледный, с покрасневшими глазами, объяснял что-то тете. Ивон показалось, что потеря сестры ее не очень расстроила. Она с легким раздражением осведомилась, где у них ванная комната, и Робби повел ее по коридору. Вернувшись, он пошел проводить Ивон. Она поняла, что он на «автопилоте», потому что говорил без умолку.
— Однажды, когда мне было лет восемь-девять, мама вдруг решила свозить меня на рыбалку. На озере начался гон белого окуня. Неделю назад меня застукали за попыткой что-то стащить в магазинчике «Любая вещь за десять центов», и мама решила, что причиной всему отсутствие мужского воспитания. Если бы ты ее тогда видела! Перед тем как выйти из дома, она долго прихорашивалась перед зеркалом. Если потом, не дай Бог, на чулке обнаруживалась небольшая морщинка, это была целая трагедия. А тут утром является во фланелевой юбке и старой шляпе. Через много лет мама мне призналась, что через два часа ее замутило так, что она была готова выброситься за борт. Дело в том, что мама совершенно не переносила качки. Но тогда я ничего не заметил. Она спокойно просидела со мной до самого вечера.
Они приблизились к машине, которую Ивон поставила рядом с кустом цветущей сирени.
— Ты не представляешь, как я тебе благодарен, — сказал Робби. — Невозможно выразить словами.
— Оставь, Робби. Ты бы для меня наверняка сделал то же самое.
Рассчитывать на его честность не стоило, потому что Робби вряд ли знал, что это такое. Он был неисправим, фактически безнадежен. Но если бы Ивон оступилась, он сразу подбежал бы и подал руку. Она не была уверена, что стала бы на нее опираться, но он бы подал. Обязательно. Это вовсе не означало, что Ивон его простила, но и притворяться перед собой тоже не имело смысла. Девятьсот человек собрались, чтобы разделить с Робби Фивором его горе, и каждому он когда-нибудь чем-то помог, и каждый ощущал на себе его теплоту и открытость. И она была в их числе. Это факт, неоспоримый.
— Твои родители живы? — спросил Робби.
— Отец умер, — ответила Ивон. — Это была большая потеря. А мама… я даже боюсь вообразить, что ее когда-нибудь не будет.
— Да, — согласился он. — Давным-давно я прочел афоризм, не знаю, кто его автор. «Каждый мальчик теряет свою мать в первый раз в тот день, когда осознает себя мужчиной».
— Я не понимаю, что это значит, — призналась Ивон.
