Неплохая мысль, и вот уже генеральчик отдает четкие и ясные приказы: солдатам из Саблона — занять позицию вокруг Тюильри… Но секционеры вполне могли захватить пушки на Елисейских полях, и Бонапарт посылает своего друга, командира эскадрона Мюрата: тот должен забрать их и передислоцировать туда, где они окажутся наиболее действенными.
На заре 13 вандемьера небо прояснилось и показалось солнышко. К двум часам пополудни оно уже сияло вовсю, когда встрепенулись бойцы из секций, но они были разбросаны по всему городу и, главное, лишены единого командования.
К четырем часам раздались первые выстрелы: это стреляли по секционерам с улицы Сент-Оноре, около церкви Сен-Рош. Ожесточенный бой завязался у Нового моста и на улице Пти-Шан, где защитникам Конвента пришлось штыками отбивать атаку с баррикады. За несколько минут улицу Сент-Оноре усыпали трупы, снаряды свистели у Дворца Равенства и на ступенях церкви Сен-Рош, куда по приказу Бонапарта свезли пушки. Целая колонна бойцов из секции Лепеллетье и Бют-де-Мулен была расстреляна. Батц тоже был с ними. Его знаменитый глубокий голос гремел весь день, заражая оптимизмом бойцов, но что может голос против огненных жерл, и, раненный, он укрылся в церкви, которую так хорошо знал. Лишь на секунду взгляд его встретился со стальной голубизной глаз нового победителя…
И вот все было кончено. К семи часам, к наступлению сумерек, стрельба утихла. Но надежда, что не все еще потеряно, еще теплилась. На своей территории секция Лепеллетье вновь готовилась к бою, но наутро все сочувствующие, вместо того чтобы остаться, разбежались в поисках убитых и раненых. К одиннадцати утра «цитадель» была окружена, и ей пришлось сдаться… Все пропало!
Это был страшный удар для партии роялистов, от которого она так и не оправилась. А Республика была спасена. По крайней мере, на время, поскольку и сама она уже не так крепко стояла на ногах и была не сильнее противника. Если бы не Бонапарт, не преодолеть бы ей такого страшного потрясения. Не будь этого никому не известного доселе вояки, Республика бы пала, сметенная гневом масс. Это не забудется. Государственный переворот — наука, которая усваивается быстро.
А пока, все же устояв, благодарная, назначает она дивизионным генералом и главнокомандующим внутренними войсками субтильного, неказистого генеральчика с труднопроизносимой фамилией. Назначает она также военную комиссию для суда над роялистами, которые обвинялись в пособничестве восстанию, которая быстро приступила к работе. В числе арестованных оказался и Леметр…
Некогда Батц, вонзив в его тело шпагу, не стал добивать его, и тому было отпущено еще пожить. В ту ночь, когда состоялась дуэль Батца и Леметра, сообщники последнего, которые ожидали его в «Соваже», поскакали ему навстречу по дороге на Рейнфельден и нашли его, привязанного к лошади. Леметра привезли к врачу в Базель (именно к тому, который лечил Монгальяра). Лекарь нашел, что рана не смертельна, и за несколько недель поставил больного на ноги. Леметр вернулся в Париж, где после падения Робеспьера его жена жила в маленькой квартирке на улице Святого Бретонского
Креста. Там его и арестовали, в тот самый день, когда взяли и многих других роялистов — членов «Парижского агентства», которым из Венеции все еще руководил граф д'Антрэг. Но по странной и необъяснимой причине всех соратников Леметра отпустили, только он один был приговорен к смертной казни. Когда настал его черед, он взошел на эшафот, от которого в свое время не дал Батцу спасти короля. «Парижское агентство» прекратило свое существование, и его столичный шеф, шевалье де Поммель, все еще находясь на свободе, запил с горя, заглушая воспоминания.
Глава 10
МАДАМ ПОКИДАЕТ ТАМПЛЬ
Грозные вандемьерские дни Лаура провела в крайнем волнении и в надеждах. Как она беспокоилась за Батца, ведь Питу рассказал, что он сломя голову кинулся в самое пекло. Но одновременно надеялась она на послабления для Марии-Терезии Шарлотты: а вдруг победят роялисты, и ее заточение закончится, хотя, конечно, тюрьма уже не та, что прежде, и ее содержание стало значительно менее строгим.
В эти дни не покидала она улицы Монблан и сидела там взаперти. В кои-то веки Жоэль Жуан сумел настоять на своем.
— Вспомните о 10 августа! — убеждал он свою госпожу. — Если вы все-таки не послушаетесь и пойдете в Тампль или даже в ротонду, вас могут ранить или, не дай бог, еще похуже. Вот уж будет глупо! Наверняка они удвоили число охранников башни и никого туда не пускают.— Но вы же знаете, что я терпеть не могу томиться в безделье!
— Охотно верю, но для блага всех нас надо смириться. Я сам вам все расскажу.
— А вы пойдете?
— А как же. Только не волнуйтесь! Я буду вашими ушами и глазами… Но не полезу на рожон…
Пришлось смириться, и целых два дня они с Биной слонялись по квартире, избавляясь от страха только на время молитвы, пока к ним не ворвалась обезумевшая от беспокойства Жюли Тальма, чей муж пропал два дня назад, но она, бог знает почему, решила, что он отправился к Лауре. Убедившись, что его здесь нет, она закричала, ударилась в слезы, и Лаура уж и не знала, как ее успокоить. Помогла прибежавшая на помощь Бина, которая привела Жюли в чувство парой пощечин и стаканчиком рома, который всегда был в запасе у Жуана. Лечение пошло на пользу, и Жюли попросила еще.
— Но он довольно крепкий, — заметила Лаура. — Его пьют в основном моряки, а для дамы…
— С каких это пор я стала дамой? — возразила бывшая оперная танцовщица, горько усмехнувшись. — А страдаю я почище ваших моряков в бурю…
И быстро опрокинула второй стаканчик, от чего ее лицо порозовело, а настроение стало более оптимистичным.
— Я-то знаю, где этот Сарданапал
[64]
, — доверительно сообщила она Лауре. — Не иначе как прыгнул в кровать к своей кошмарной Пти-Ванов.
Но тут же, оставив трагический тон, спросила на манер салонной жеманницы:
— А не найдется ли у вас тут случайно большого ножа?
— Наверное, есть… Но зачем он вам?
— Зарежу обоих! И буду спокойно спать…
Пришлось Лауре битых два часа уговаривать ее, защищая гуляку мужа перед оскорбленной женой. Зато хоть отвлеклась…
Когда Париж наконец утих, явился Жуан и рассказал Лауре о том, что должно было бы стать великим наступлением, но оказалось просто борьбой с ветряными мельницами, хотя в результате этой неравной битвы полегло много народу. Жуан в подробности не вдавался и рассказал обо всем в общих чертах, но об одном упомянул: его заворожил тот самый, появившийся неизвестно откуда Бонапарт.
— Я никогда никого подобного не видел! Такой молодой, но очень властный. Он как будто играючи справляется с самыми тяжелыми задачами. Глаза холодные, величественные, как у орла, и просто гениальная стратегия и манера отдавать приказы! Черт возьми, — в воодушевлении добавил он, — я бы пошел за него биться даже с одной рукой!
— Да что вы мне все об увечьях! — рассердилась Лаура. — Я знаю других, у кого все на месте, зато их отвага и ловкость вовсе не чета вашим! И хорошо бы вы вспомнили о том, что мне нет дела до какого-то там генерала, как его там?… Мне надо знать, что с моими друзьями! Жив ли Питу и…
