Дэриан сам либо ходит в город пешком, либо ездит на велосипеде. Они с Розамундой гоняют на велосипедах по главной мюркиркской дороге, как школьники, прогуливающие уроки.
Мало того, Абрахаму начинают все больше досаждать музыкальные композиции Дэриана. Его смехотворные эксперименты. Все эти перестуки, перезвоны, щипки, доносящиеся из так называемой «студии» (Дэриан достроил ее собственными руками, использовав валявшиеся без дела фрагменты недоделанной мебели, звукоизолирующие материалы и доски, из которых соорудил панели, красиво задрапировав их гардинами и гобеленами из склада «древностей» Абрахама. Крыша представляет собой фантастическую амальгаму из дерева, тонкой жести и шифера — «почти стопроцентная водонепроницаемость», хвастается Дэриан). Абрахам жалуется Розамунде на то, что здоровье Дэриана — «слабое сердце» — в детстве не позволило ему сделать карьеру музыканта-вундеркинда; талант у него был, но одного таланта мало. А теперь, когда Абрахам так остро нуждается в деньгах для покупки винокурни, или ранчо, или оборудования для производства «Формулы Либхкнехта», его бесит то, что Дэриан убивает время на сочинение музыки, которую и слушать-то никто не станет, не говоря уж о том, чтобы платить за нее.
— Если Дэриан хочет так транжирить свое время, — отвечает Розамунда, — что ж, имеет право, ведь это его время.
Абрахам пытается образумить Дэриана. Втолковывает, что на популярной музыке можно заработать состояние.
— Что тебе стоит написать нечто вроде «Дом, мой милый дом» или «Родимая Джорджия»? Даже сегодня, когда ни у кого нет денег, люди — сотни тысяч людей с незамысловатыми детскими вкусами — готовы платить за легкую музыку. Чем проще и даже глупее песенка, например, «На солнечной стороне улицы», или «Чаепитие на двоих», или «О, небо голубое», тем больше народа ее слушает и поет. Так что же, повторяю, мешает тебе, Дэриан, сын мой, сочинить какую-нибудь идиотскую, но привлекательную мелодию в этом роде?
На это Дэриан холодно отвечает:
— Мой идиотизм другого рода, отец, он не направлен на зарабатывание денег.
Мало того, он постоянно изобретает какие-то музыкальные инструменты вроде тех самых «сосулек», «стеклодуя» из пустых бутылок, а также венецианского стекла бокалов и рюмок; а то придумает тридцатиструнную лиру, которая мяукает, как кошка на жаре, или маримбу из цельного куска дерева с бамбуковым резонатором; всякие барабаны и щипковые инструменты; крохотную скрипку; «резонансное пианино»; четвертитоновое пианино… с его помощью, взволнованно пояснил Дэриан, он может воспроизводить микротоны и реально слышать музыку, которую сочиняет на основе гаммы на сорок три интервала («Полагаю, кроме тебя, никто ее не услышит», — заметил в ответ Абрахам).
V
Постепенно выясняется, что за Абрахамом Лихтом кто-то шпионит.
Его враги, спекулянты с Уолл-стрит или, вернее, нанятые ими профессиональные агенты, вероятно, из сыскного агентства Пинкертона.
Однажды утром за домом со стороны болот на сырой после дождя земле обнаруживаются следы. Часто ветер приносит чьи-то чужие воркующие насмешливые голоса. А как-то ночью Абрахам с изумлением обнаруживает, что куда-то исчезли его космогонические записи. В другой раз, когда Розамунда стелит постель, к его ужасу, в окне появляется призрачное лицо; он запускает в него ботинком, и лицо исчезает.
Или еще: душным вечером в самый разгар лета Абрахам, Розамунда и Дэриан садятся ужинать, рядом, на своем детском стульчике, — Мелани; в этот момент снаружи доносится треск, словно кто-то или что-то продирается сквозь кусты.
— Уж это-то точно не Катрина, — зловеще роняет Абрахам, не переставая жевать. — Это чужой.
В дневнике (обычно Абрахам запирает его в бюро) он записывает твердым почерком: Я подпалил змее хвост, но не убил ее. Хотя ему непонятно, каким образом Рокфеллер, Меллон, Морган и другие дознались о его тайных планах, ведь он еще ничего не написал Гуверу и даже с Розамундой ими не поделился. Разве что… пинкертоновцы проникли к нему в кабинет, прочитали последние дневниковые записи и доложили заказчикам. Или… болтая с кем-нибудь в Мюркирке, Дэриан ненароком проговорился?
Пока дышу, последний удар еще впереди.
И вот однажды Абрахам возвращается из своего очередного загадочного путешествия с двуствольным «винчестером» двенадцатого калибра, украшенным по прикладу серебряными пластинами, и несколькими коробками патронов. Розамунде, которая впервые видит такое оружие собственными глазами, становится страшно; Дэриан молча смотрит на ружье, в недоумении моргая.
— Не волнуйтесь, — с откровенным сарказмом цедит Абрахам, — я и цента не потратил из драгоценных заработков Дэриана. Это ружье я честно выиграл в покер в Пэ-де-Сабль.
VI
От своего друга Аарона Дирфилда Дэриан узнает, что местный люд перешептывается, будто где-то в усадьбе у Абрахама Лихта закопаны «миллионы долларов». Потому что до того, как рухнули банки, он успел снять со счетов все свои богатства.
— Богатства! — грустно усмехается Дэриан. — Если бы. Отец был бы горд, узнай он, что про него рассказывают такие небылицы.
VII
24 октября 1929 года, в тот самый злосчастный день, когда начал стремительно обрушиваться рынок ценных бумаг и который впоследствии окрестили «черным четвергом», Абрахам Лихт в обществе еще четырех финансистов с Манхэттена пребывал в Майами, размышляя на берегу океана о перспективах новых вложений. При первом же сигнале тревоги все сели на арендованную «сессну» и полетели на север, где выяснилось, что дела обстоят не так плохо, как можно было судить по биржевым бюллетеням… богатейшие игроки, собравшись на тайную встречу в доме Моргана, договорились сформировать резервный фонд (составивший, как выяснилось позже, 240 миллионов долларов) для поддержания курса акций. На следующий день было продано не более половины от вчерашнего объема, и общее настроение заметно улучшилось, пусть до полного оптимизма было еще далеко; посоветовавшись сам с собою, Абрахам Лихт решил не впадать в панику, хотя потерпел убытки по всем позициям: акции «АТ и Т» упали на 18 пунктов, «Бетлехем стил» — на 23, «Кенникотт коппер» — на 30. Самое последнее приобретение — акции «Электровижн», компании по электронным разработкам, базирующейся в Рутерфорде, Нью-Джерси, и успешно занимавшейся разработкой новых потрясающих способов одновременной передачи на дальние расстояния радио- и видеосигнала (как на киноэкране) — «настанет день, и мы войдем в каждый американский дом, принося акционерам баснословные доходы», — пошло прахом. Компания трагически рухнула и через несколько недель вообще сошла со сцены, что повлекло самоубийство ее исполнительного директора; но «Формула Либкнехта», известная на рынке просто как «Либкнехт инкорпорейтед», удерживала свои позиции. «Если не трусить и не продавать свои акции по дешевке, а дождаться, пока рынок оживится и все вернется на круги своя, что наверняка рано или поздно произойдет, я ничего не потеряю». Газеты уже трубили, что кризис позади. А правительство обнародовало специальное коммюнике, согласно которому никакого «кризиса» вовсе не было — просто «рыночная истерия», спровоцированная неизвестной причиной. И только дураки, не имеющие никакого финансового опыта, рванулись в банки закрывать счета…
