Кто-то распустил злобные сплетни, что Отто Эсе будто бы умер — от недоедания и передозировки героина. Умер в грязном дешевом отельчике в Сан-Диего. Или, решив, что жизнь не сложилась, вернулся на родину, в штат Небраска. Больной, сломленный, умирающий. Потерпевший поражение, захлебнувшийся в мутных водах судьбы. В неумолимом потоке злого рока. Он противопоставил свою хрупкую человеческую лодчонку, со всеми этими идеями собственной исключительности, мощному и безжалостному потоку высшей Воли — и проиграл. В книге Шопенгауэра «Мир как воля и представление», которую он как-то дал ей почитать, Норма Джин наткнулась на следующую фразу: Самоубийство помогает одержать верх над жизнью; и является при этом знаком того, что условия жизни стали невыносимы.
«Надеюсь, он умер. Он предал меня. Он никогда меня не любил». Так подумала Норма Джин и горько заплакала. Почему Отто Эсе преследовал ее с этой своей камерой? Почему не позволил спрятаться, убежать от себя, еще тогда, на авиазаводе? Ведь она была еще девчонкой, едва ли не ребенком, к тому же мужней женой. А он нашел ее и вытащил из небытия, и выставил мужчинам на обозрение. Глаза мужчин… Все равно что клюв ястреба, вонзающийся в грудку певчей птички. Но почему, зачем? Если бы не явился этот Отто, если б не разрушил ее жизнь, Норма Джин и Баки были бы до сих пор мужем и женой. У них к этому времени могла народиться целая куча ребятишек. Два сына и дочь! И миссис Глейзер стала бы любящей бабушкой. И была бы просто счастлива! Разве сам Баки не шепнул ей на ушко перед отплытием в Австралию:
— Заведем детишек, Норма Джин. Сколько захочешь. Тебе решать.
Громкий получился скандальчик! Вульгарный и бесстыдный, он занял свое место на страницах газет, рядом с заголовками, кричащими о потерях США в Корее; снимками шпионов, выдавших «секрет атомной бомбы», Юлиуса и Этель Розенбергов, приговоренных к смертной казни на электрическом стуле; сообщениями об испытаниях водородной бомбы в Советском Союзе. И. Э. Шинн только что звонил Норме Джин с поздравлениями по поводу положительных рецензий на «Входить без стука». По словам агента, он не ожидал ничего подобного, отзывы по большей части были серьезными, умными и уважительными.
— Ну а что касается остальных, все до одного дураки и полные задницы! Да и что, черт побери, они вообще в этом смыслят?
Норма Джин пожала плечами. Ей хотелось поскорее повесить трубку. Со дня, когда состоялась премьера, она чувствовала себя птичкой, присевшей на провода, — уязвимой, беззащитной против камней и пуль. Маленькой птичкой-колибри, за которой следят из оптического прицела винтовки. Шинн хотел ей только добра, как и В., как и прочие ее друзья, старающиеся защитить ее от критиков, о которых она ничего не знала и так никогда толком и не узнает.
Торопливым возбужденным говорком Уолтера Уинчелла
[60]
он зачитывал ей теперь отрывки из газетных статей, и Норма Джин пыталась расслышать, что он говорит, через стоявший в ушах рев. «Мэрилин Монро, новая восходящая звезда Голливуда, сумела проявить недюжинный и динамичный талант, снявшись в мрачном триллере, где ее партнером была еще одна голливудская звезда, Ричард Уидмарк. Созданный ею образ страдающей душевным заболеванием молодой женщины, няньки, получился настолько убедительным и пронзительным, что ты моментально начинаешь верить…»
Пальцы Нормы Джин впились в телефонную трубку. Ей очень хотелось почувствовать себя счастливой. Довольной. Да, разумеется, она счастлива, разве нет? Она знала, что роль ей удалась, возможно, даже больше чем просто удалась. А в следующем фильме она сыграет еще лучше. Ей не давала покоя одна лишь мысль: что, если Глэдис вдруг пойдет смотреть «Входить без стука»? Что, если Глэдис увидит, как Норма Джин скопировала ее руки с обгрызенными ногтями, пребывающие в постоянном движении, ее отсутствующий взгляд и сомнамбулические манеры?
Норма Джин перебила Шинна, воскликнув:
— О, мистер Шинн! Не надо так на меня сердиться. Я знаю, это г-глупо, но у меня вдруг возникло ощущение, что в этом фильме я снималась г-голой. Я почти у-убеждена в этом. С-смешно, правда? — И она нервно рассмеялась. — Но ведь на самом деле это не так, правда? Я что-то уже и не помню.
Перед глазами у нее внезапно пронеслось воспоминание: в одной из сцен она снимает одежду. Да, точно, Нелл действительно пришлось снять нарядное платье для коктейля. Просто потому, что оно было не ее, она позаимствовала его у богатой женщины. Шинн взорвался:
— Прекрати, Норма Джин! Это просто смешно!
Норма Джин извиняющимся тоном заметила:
— О! Я понимаю, это глупо. Просто… мелькнула вдруг такая мысль. На премьере почти все время просидела с закрытыми глазами. Просто не верилось, что та девушка на экране — это я. И она уже, ну, вы сами знаете, как быстро летит время… время, оно как река, которая протекает сквозь нас, так вот, она уже не я. Но все, кто видел этот фильм, почему-то считают, что она — это я. Эта самая «Нелл». А потом, на банкете, я почему-то превратилась вдруг в «Мэрилин».
Шинн сказал:
— Ты что, сидишь на обезболивающих? У тебя менструация?
Норма Джин отрицательно замотала головой и протянула:
— Н-нет. И вообще это не ваше дело! И ни на каких обезболивающих я не сижу, ничего подобного!
Это был последний ее нормальный разговор с И. Э. Шинном. Последний раз говорил он с ней с любовью и добротой. Говорил о деле. О том, что Студия рассматривает ее кандидатуру на роль в новом фильме с участием Джозефа Коттена. Назывался он «Ниагара» и должен был сниматься на натуре, у Ниагарского водопада. В нем Норме Джин отводилась роль сексуальной интриганки и любовницы главного героя, а затем еще и убийцы по имени Роза.
— Эта «Роза» — просто конфетка, а не роль, дорогуша! Точно тебе говорю. Да и сам фильм должен получиться классом выше, чем «Входить». Кстати, только между нами, и не вздумай на меня ссылаться, все остальные роли в нем, кроме твоей, полное дерьмо! Надеюсь, что, если удастся как следует поторговаться с этими ублюдками, можно выбить…
Через несколько часов Шинн позвонил ей снова. И начал орать на Норму Джин, едва та успела поднять трубку:
— И не вздумай говорить мне, что этого никогда не было! Когда это было, в 1949-м? Когда именно в 1949-м?.. Ты была тогда на контракте или нет? Идиотка! Кретинка, наркоманка! Теперь Студия может разорвать с тобой договор. В самое неподходящее время! «Мисс Золотые Мечты», это надо же! Что это было, мягкое порно? И автор этой мерзости — подонок Отто Эсе! Да чтобы он в аду сгорел! — И Шинн, пыхтя и фыркая, словно дракон, умолк, перевести дух.
Норме Джин на миг показалось, что Румпельштильсхен находится в одной с ней комнате. Она стояла, будто окаменев, и крепко сжимала в пальцах трубку. О чем говорит этот человек? За что он так на нее рассердился? «Мисс Золотые Мечты» — что это означает? Отто Эсе? Но разве Отто Эсе не умер?.. Шинн отдышался и сказал:
