— О, Норма! Мне кажется, я люблю тебя.
А Эдди Дж. с лицом избалованного мальчишки, которое вдруг все морщилось и искажалось, словно он был на грани слез, вдруг заявлял:
— Я ревную тебя к Кассу. Ревную тебя к любому, кто на тебя взглянет. И если и смогу полюбить ж-женщину, так это будешь только ты!
И еще был Касс с мечтательными глазами, первая настоящая любовь Нормы Джин. Эти глаза! Самые красивые глаза, какие я когда-либо видела у мужчины. Впервые заглянула она в них давным-давно, еще когда была ребенком.
— Норма? Когда ты говоришь, что любишь меня, когда смотришь на меня вот так… кого ты видишь, скажи! Но только правду! Его, да?
— О! Нет-нет, что ты! Я вижу только тебя.
Как красноречивы они были, Касс Чаплин и Эдди Дж., с каким блестящим остроумием, выразительностью и упоением рассказывали о своих знаменитых и гадких отцах! «Отцы Хроноса» — так называл их Касс и бледнел при этом от злости. «Пожирали своих отпрысков».
(— А кто такой Хронос? — спросила как-то Норма Джин, не желая показывать Кассу свою необразованность. И Эдди Дж. неуверенно ответил:
— Кажется, какой-то древний царь. Или нет, погоди-ка… у греков он был то же самое, что Иегова. Да, древнегреческий бог. Точно!) В Голливуде обитало немало детей разных знаменитостей, и большинство были словно околдованы злыми чарами. И похоже, Касс и Эдди Дж. были знакомы со всеми.
Эти люди носили громкие фамилии (Флинн, Гарфилд, Барримор, Свенсон, Талмидж), которые, казалось, давили на них физически и морально. Они выглядели слабохарактерными и незрелыми, но смотрели на мир старческими глазами. Уже с малолетства старались перещеголять друг друга в цинизме и иронии. Редко удивлялись жестоким поступкам, в том числе и своим собственным, зато их могло растрогать просто до слез малейшее проявление доброты или благородства.
— С нами надо поаккуратнее, — любил повторять Касс.
Эдди Дж., соглашаясь с ним, горячо подхватывал:
— Да! Все равно что кобру кормить! Да я сам могу дотронуться до себя разве что десятифутовой палкой.
Норма Джин возражала:
— По крайней мере у вас обоих есть отцы. Вы знаете, кто вы.
— В том-то и несчастье! — раздраженно отвечал ей Касс. — Мы знали, кто мы, уже до того, как родились.
Эдди Дж. добавлял:
— Мы с Кассом носим на себе двойное проклятие. Оба мы младшие. Оба родились от отцов, которые нас не хотели.
— С чего это вы взяли, что не хотели? — пыталась возразить Норма Джин. — Вряд ли стоит верить вашим матерям, мало ли что они там говорили. Когда кончается любовь и люди разводятся…
Касс с Эдди Дж. отвечали дружным и презрительным фырканьем:
— Любовь!.. Ты это серьезно? О какой такой гребаной любви толкует нам эта маленькая Рыбка?
Норма Джин не на шутку обижалась.
— Мне не нравится это прозвище, Рыбка. Оно мне противно.
— А нам противно, когда ты поучаешь нас, что мы там должны чувствовать, — злобно огрызался Касс. — Ты никогда не знала своего отца, ты свободна. Можешь сама себя изобрести. И надо сказать, проделала в этом смысле замечательную работу. «Мэрилин Монро»!
Эдди Дж. возбужденно подхватил:
— Да, именно! Ты свободна! — И чисто импульсивным жестом схватил Норму Джин за руку, да так крепко, что едва не переломал ей пальцы. — Ты не носишь фамилию трахальщика, благодаря члену которого появилась на свет! Твое имя целиком придуманное: «Мэрилин Монро»! И мне это страшно нравится. Ты как бы сама себя родила.
Они обращались к ней и в то же время полностью ее игнорировали. Однако Норма Джин подозревала, что в ее отсутствие они вряд ли стали бы рассуждать на все эти темы серьезно. Нет, просто сидели бы, пили или курили травку. Касс заявил громко:
— Если б я мог родить сам себя, я бы совершенно переродился. Я бы искупил все грехи, вернул себе доброе имя. Дети «великих» не способны даже удивляться, потому что все, что они могли сделать сами, уже сделано. И сделано куда лучше, чем получилось бы у нас. — Он произнес эти слова без горечи, скорее с горделивым смирением, словно актер, цитирующий Шекспира.
— Правильно! — воскликнул Эдди Дж. — Какими бы мы ни были наделены талантами, старики нас все равно уже переплюнули. — И он расхохотался и ткнул Касса кулаком в ребра. — Конечно, мой старик просто полное дерьмо в сравнении с твоим. Гангстер и коп в одном лице. И эту его знаменитую усмешку может сымитировать кто угодно. Но Чарли Чаплин… Одно время этот тип был здесь практически королем. Уж он сумел наделать шуму, это точно!
Касс поморщился и заметил:
— Я же просил тебя никогда не говорить о моем отце! Черт бы тебя побрал, Эдди! Ты ж ни хрена не знаешь ни о нем, ни обо мне!
— Да пошел ты в задницу, Касси! Какая разница! Когда я плакал или писал в штанишки, мой старик принимался орать на меня. Он и на мать орал, и тогда я налетал на него с кулаками. Мне было всего пять, а я уже успел превратиться в полного психа. И тогда он пинком отшвыривал меня на другой конец комнаты. Мать заявила об этом в суде при разводе, и меня даже возили на рентген, чтобы подтвердить ее показания.
— А мне пришлось давать показания самому. Потому что моя мать на суд не явилась. Была в стельку пьяная.
— Твоя мать?! Что ж тогда о моей-то говорить!
— По крайней мере твоя мать не была сумасшедшей.
— Ты что это, серьезно? Да ни хрена ты не знаешь о моей матери!
И они ссорились, злобно и жарко, как могут ссориться только братья. Норма Джин пыталась их урезонить, прямо как Джун Эллисон в одном из знаменитых фильмов сороковых, где режиссер почему-то вообразил, что если девушка хорошенькая и говорит разумные вещи, то вполне способна урезонить любого.
— Касс! Эдди! Я вас просто не понимаю. Эдди, ты прекрасный актер. Я же видела тебя на сцене. Тебя всегда вдохновляли серьезные роли, язык поэзии, Шекспир, Чехов. Именно что не кино, а сцена. Именно сцена — настоящий тест для актера. Но ты слишком рано сдался. Был слишком требователен к себе, не выдержал и сдался. А ты, Касс… ты же совершенно замечательный танцор! — Норма Джин завелась, слова так и лились потоком, а Касс с Эдди Дж. взирали на нее с молчаливым презрением. — Ты любишь музыку в действии, Касс! Как Фред Астер. И твои танцевальные композиции просто великолепны. И оба вы…
Только тут до Нормы Джин дошло, как нелепы и бесполезны все ее утверждения, пусть даже в них и была изрядная доля истины. Нет, она не слишком преувеличивала. В определенных кругах сыновья Чарли Чаплина и Эдварда Дж. Робинсона считались «одаренными». И в то же время — «проклятыми». Потому как «одаренность», или, если угодно, талант, просто ничто без других качеств. Таких, как мужество, амбициозность, упорство, вера в себя. К сожалению, оба молодых человека были лишены этих качеств.
