– Не только, – качнул головой Отрепьев. –
Видишь ли, его внучка Манюня – моя прежняя полюбовница. Да и ныне меня своей
милостью жалует, отказа у ней не знал – да и знать, верю, не буду никогда. У
старика она одна родня осталась, ради ее блага он себя на куски даст изрезать.
Поэтому он мне предан так, как никому другому предан не будет. Даже тебе.
– Зачем пришел? – с ненавистью спросил Филарет,
вырывая руку из его холодных, влажных пальцев. – Убить меня? Весь наш род
под корень свел – и меня решил прикончить?
– Ну сам посуди, – качнул головой Гришка, –
за что меня коришь? Не я ваш род свел – вы Годунову поперек горла много лет стояли,
он на вас давно зубы точил, вот и схватился за мало-малейший повод с вами
расправиться. Не мой извет
[14]
, так другой предлог к сему нашелся бы, а то и
без всякого предлога обошелся бы наш Борис Федорович. Разве не так?
Правда в его словах, конечно, была. Романовы давно ходили по
острию ножа, беспрестанно раздражая Годунова фамильной гордыней.
– А убивать тебя у меня и в мыслях нету, –
продолжил Гришка. – Зачем? Ты мне нужен… как и я тебе.
– Ты?! Ты мне нужен? – с издевкой воскликнул
Филарет. – Это на что же, позволь тебя спросить? Какая у меня в тебе может
быть надобность?
– Да очень простая, – пожал плечами Гришка. –
Шуйского с престола сковырнуть. Или, может, ошибся я, и ты больно рад, что он
до власти дорвался и вцепился в нее руками и ногами, присосался, аки паук к
мухе?
Мгновение Филарет смотрел на него молча, потом провел рукой
по лицу, перевел дух… Наверное, для кого-то постороннего это прозвучало бы
нелепо, даже дико, однако же Филарет почувствовал что-то вроде облегчения. С
этим человеком не надо притворяться, говорить намеками, иносказаниями, с ним
можно быть самим собой. Он все понимает с полуслова. В чем-то незваный гость и
Филарет – два сапога пара…
Конечно, этот Гришка Отрепьев предатель и убийца, достойный
отмщения, – однако месть долго ждала, может еще погодить. Сейчас важнее
другое.
– Не рад я Шуйскому, – кивнул Филарет, – что
верно, то верно. Однако все же в толк не возьму, ты чем моему горю пособить
можешь.
Гришка медленно жевал хлебную горбушку, изредка обмакивая ее
в мед, запивая крепчайшим травником, словно простой водой. На Матвеичевы
разносолы он и не глядел. Значит, был неприхотлив в еде и весьма крепок в
выпивке.
– На днях шлялся я по Красной площади, –
неразборчиво пробормотал гость. – Видал на Лобном месте бабу какую-то и
мужика. Они крест целовали, мол, кровные мы Гришке Отрепьеву – сиречь бывшему
царю Димитрию, самозванцу. Баба-де мать его, мужик – брательник. Тошно мне
стало на лжу такую глядеть.
– Отчего ты знаешь, что это ложь? – не удержался
от злоехидства Филарет. – Неужто на Отрепьевых обиделся?
– Не, это не Отрепьевы, – мотнул головой
гость. – Они уж давно на том свете.
– Померли? Неужто всех Бог прибрал? Всех до
единого? – удивился Филарет, смутно помнивший, что в семье Нелидовых была
куча ребятни мал мала меньше.
– Всех до единого, – кивнул гость. – Вдобавок
в одночасье. Вот беда какая.
– И впрямь беда, – посочувствовал Филарет. –
И как же это вышло? Мор напал? Или злые люди порешили?
– Пожар сподеялся, – пояснил Юшка. – Разом
дом занялся, никто не выскочил. Даже и на помощь позвать не успели: кто в дыму
не задохнулся, того придавило. Домишко-то старый, одно название, что усадьба. Стропила
насквозь прогнили – крыша сразу и рухнула.
Филарет призадумался. Откуда ему известны такие
подробности?.. Покосился на Отрепьева – и перехватил его усмешливый взгляд.
– Боже, Господи! – проронил, холодея. –
Неужели?..
– А как ты думал? – сделал простодушное лицо
гость. – Неужели ж я стану ждать, пока Шубник до той старинной истории
докопается и с подлинных Отрепьевых пыль стряхнет? Или еще кто начнет про меня
басни плести? Знаю, как легко сие делается: сам под именем Варлаама Яцкого
такие словесные бусы нанизывал, что до сих пор вспомнить приятно. Не-ет, я
предпочитаю опережать события. А для этого мне нужны только такие люди, кто во
мне узнает меня истинного – царевича Димитрия, а не какого-то там сына
дворянского безродного! Вот такие, как ты.
Несмотря на страх, Филарет не смог сдержать возмущения:
– Да в уме ли ты? Каков мне прок?..
И осекся. Но Гришка уже кривил рот в своей щербатой ухмылке:
– Люблю за прямоту, люблю! Какой прок, говоришь?
Правильный вопрос! При Василии Ивановиче тебе так и прозябать в Ростовской
митрополии до скончания веков, а вот при мне… патриархом всей России станешь,
вторым после меня человеком. Коли детей мне Бог не даст, сына твоего
наследником престола назову!
– Ты уж о детях мечтаешь? – хмыкнул
Филарет. – И с кем заделать их намерился? С внучкой моего Матвеича, с
этой, как ее там… с Манюней? Или женат на другой?
– Эва сказал, с Манюней! – пренебрежительно
отмахнулся Гришка. – Хотя она, конечно, баба добрая и за меня в огонь и
воду, да только какая с Манюни царица? Нет, она свое место знает. К тому ж
разве тебе не ведомо, что царь Димитрий уже женат? На Марине Юрьевне женат и
повенчан с ней по нашему православному обряду? И другой жены мне не надобно.
– Погоди, – всерьез озадачился Филарет. – Ты
что же, и впрямь задумал на его место заступить? А я-то решил, ты все сызнова
начать собираешься.
– Была такая дума, – признался Отрепьев. – Да
хлопотное это дело. Все снова-здорово заводить, опять углицкую байку ворошить,
опять инокиню Марфу к ответу призывать… А тут из Путивля уже весть прошла –
жив-де я. Слышал небось?
