На сей раз приключений на свою голову искали проигравшиеся и
пропившиеся шляхтичи, которым ради насущного хлеба приходилось пристать к
какому-нибудь делу, достойному шляхетского звания и польского гонора, а такое
дело могло быть только военное. Были тут неоплатные должники, которые, легко
увертываясь от заимодавцев, пользуясь неприкосновенностью шляхетского человека
в его собственном доме, просиживали по целым дням взаперти, дожидаясь
солнечного захода, после которого нельзя, по старинным обычаям, задерживать должников.
Скучно было такое положение: ведь заимодавец имел право, поймав должника на
улице, засадить его в тюрьму. Оставалось идти либо в монахи, либо в разбойники,
а тут в Московской земле открылся случай и от заимодавцев улизнуть, и весело
пожить, и чести шляхетской не уронить! Были в войске и прямые преступники,
осужденные за разные своевольства и опасавшиеся в отечестве казни. Были и такие
молодцы, которым было все равно, где удаль показать, в ту или другую страну
отправиться, лишь бы весело пожить, не глядя в завтрашний день…
По сведениям, полученным Шуйским, вел сие войско (четыре
тысячи человек!) князь Роман Рожинский – некогда богатый владелец
многочисленных имений в Южной Руси, теперь запутавшийся в долгах и порешивший
все их поправить одним махом.
Удальство и отвага шляхетские были Шуйскому хорошо известны;
он не скрывая тревожился – вот как нагрянет эта свора на Москву… Нет уж, лучше
от греха подальше поляков удалить из столицы!
Сказано – сделано. В августе князя Константина Вишневецкого
и одного из сыновей Юрия Мнишка с их слугами увезли в Кострому; Станислав Тарло
с Ядвигою посланы были в Тверь; Стадницкие, Немоевские и некоторые другие паны
отправились в Ростов. Сам Мнишек с братом, племянником и сыном Станиславом
должны были ехать в Ярославль. Туда же отправили бывшую царицу Марину и то, что
осталось от ее двора.
Ну и какой прок? Мятеж во имя второго Димитрия разгорался
неостановимо. Теперь Путивль, Комарницкую волость, а потом и Тулу поднимал Иван
Болотников, бывший холоп князя Телятевского. Он возвещал всем, что видел
Димитрия и тот назначил его своим главным воеводой.
Шуйскому начинало казаться, что он повторяет судьбу Бориса…
А ведь и в самом деле! Князь Василий Иванович мечтал, чтобы его уговаривали
взойти на трон, – уговаривали-таки. Правда, не столь истово, как Годунова
– несколько дней, с участием всего народа и духовенства, – но было дело. И
вот теперь у него появился свой Димитрий – совершенно как был он у царя Бориса!
Шуйский доподлинно знал, что сын Грозного убит 17 мая 1606
года. Он боялся слухов о некоем призраке, однако не переставал уповать на то,
что всякие слухи рано или поздно рассеиваются. Но время шло, а сведений о
Димитрии собиралось все больше. Призрак постепенно обретал зримые черты. В
описаниях его внешности перестали проявляться черты то Мишки Молчанова, то
крещеного иудея Богданко, то еще бог весть какого явного самозванца, не
способного справиться с возложенной на него ролью. Нет, этот новый Димитрий
описывался видевшими его как очень схожий с первым. Ну, может быть, о родинке
на его щеке не вспоминали да частенько говорили о щербатой ухмылке, однако
ростом, статью, цветом волос и глаз он был очень схож с первым Димитрием!
Теперь именем воскресшего царя чинился на Русской земле
всякий разбой. Боярских людей возмущали против владельцев, крестьян против
помещиков, безродных против родовитых, мелких против больших, бедных против
богатых. В городах заволновались посадские люди, в уездах – крестьяне;
поднялись стрельцы и казаки. Пошла вольница и словом, и делом: воевод и дьяков
убивали холопы, дома их разоряли, женщин насиловали. Однако для Шуйского хуже
было другое: ему отказывались служить ратные и дворяне!
Так, братья Захар и Прокопий Ляпуновы – те самые, что
некогда поклонились первому Димитрию под Кромами, – теперь возмутили
против Шуйского Рязанскую землю. Восстал и Владимир, и Нижний Новгород с
Арзамасом и Алатырем.
К изумлению Шуйского, ненавидевший его Богдан Бельский не
пристал к измене. Видно, хорошо знал, что истинного сына Грозного на свете уже
не было, а поддерживать самозванца вельможа старого времени нипочем не желал.
Однако в Астрахани во имя Димитрия призывал ополчаться воевода Иван
Хворостинин… Тут уж Шуйский просто руками разводил: ему, как человеку, близкому
ко двору, небезызвестны были постыдные домогательства Хворостинина, которые
напрочь отвергались Димитрием. Чтобы уберечься и от приставаний, и от грязных
слухов, царь сослал Хворостинина на дальний низовой город Астрахань. И вот поди
ж ты – не угомонился молодой князюшка, рвется к идолу своего сердца, нипочем не
желает верить в его смерть!
Конечно, над Хворостининым можно было похохатывать. А поди
посмейся над Пермью, где не хотели давать ратных людей Шуйскому и пили за
здоровье воскресшего Димитрия, над Великим Новгородом, где также не могли
собрать ратной силы против мятежника, над Псковом, где царили разброд и
шатания, даром что там сидел на воеводстве приверженный Шуйскому Шереметев…
Поди посмейся над всеми теми городами, которые покорились Болотникову!
Шуйский порою ощущал себя подобным какой-то пушинке, которую
чудом занесло на трон – но вот-вот сдует. Ему хотелось как-то укрепить это
летучее положение, сделать свою власть более весомой. Шаг с водворением в
Москву мощей Димитрия Углицкого был хорошим шагом, но, увы, не дал тех
результатов, на которые рассчитывал Василий Иванович. Другой Димитрий – живой,
деятельный, любимый народом, зверски убитый боярами – все еще оставался в
памяти людей, а во гробе лежал трупик какого-то неведомого мальчишки… быть
может, и в самом деле безжалостно убиенного ради тронных замыслов Шуйского? Ох,
знал, знал Василий Иванович, что говорят об этих мощах и их чудотворении,
доходили слухи! И уж кто-кто, а он прекрасно знал, где тут правда, где ложь…
Водворение в Архангельский собор гроба с мощами не укрепило его прежде всего внутренне!
Он по-прежнему оставался на троне существом случайным, не чувствовал в себе
глубинной уверенности. Хотелось узаконить свое положение, связать свою персону
с предшествующими государями, свое царствование – с предшествующими.
Ну, с Димитрием уж точно не свяжешь, а вот с Борисом
Годуновым… он ближайший по времени государь. Если забыть краткий период
царствования Димитрия – а месячное владычество царя Федора Борисовича и вовсе
не в счет, – то Шуйский, можно сказать, преемник Годунова. Надо примирить
народ с памятью Бориса!
Сказано – сделано. Царь Василий Иванович приказал вырыть
тела Годунова, его жены и сына из жалких могилок в Варсонофьевском монастыре.
Двадцать монахов понесли по Москве тело Годунова, посвященного перед смертью в
иноческий чин, как это издавна велось на Руси. Двадцать бояр и думных лиц
знатного звания несли гроб царицы Марьи Федоровны. Шествие двигалось к Троицким
воротам. Множество монахов и священников в черных ризах провожали их с
надгробным пением. За ними следовала Ксения – инокиня Ольга…
