– У страха глаза велики, – пробормотала Марина,
слегка усмехаясь и подходя к отцу, чтобы поцеловать по обычаю его руку, однако
прежде он отвесил ей самый низкий придворный поклон, на который только был
способен. А поскольку пан Мнишек жизнь провел при королевских дворах
Сигизмунда-Августа, а потом Сигизмунда III, поклон был вполне достоин царицы,
государыни всея Руси.
– Ваше величество… – церемонно промолвил Мнишек,
который при встречах всегда титуловал дочь, как полагалось, и не сразу принимал
с ней более простую и свойскую манеру поведения.
– Что привело вас в столь поздний час, батюшка? –
спросила Марина, садясь и указывая отцу на самое удобное кресло в комнате.
Мнишек покосился было на Барбару, словно решая, можно ли
сказать то, что он хотел сообщить дочери, при ее гофмейстерине. Казановская
поджала губы: ох уж этот воевода! Она, значит, годится только на то, чтобы
разделять все невзгоды своей госпожи, но не на то, чтобы узнать новости, которые
так и распирают пана Мнишка!
– Барбара, останься! – приказала Марина, и отец
кивнул:
– Вы совершенно правы, ваше величество. Пани
Казановская достойна узнать то, что я хочу сказать вам, как никто другой. Дело
в том, государыня, что сегодня я получил неопровержимые подтверждения того, что
ваш супруг жив.
Марина резко вскинула голову, да так и замерла, впившись
глазами в отца. Барбара тоже неотрывно уставилась на круглое, толстощекое, с
припухшими веками лицо воеводы.
Уж не спятил ли пан Юрий, что говорит такое?.. О,
разумеется, слухи о том, что в роковой майский день в Кремле был убит не
Димитрий, а кто-то другой, давно гуляли по России – не могли они обойти и
Ярославль. Слухи эти будоражили душу Марины, однако она им не очень-то верила.
Потом пронеслись вести о том, что Димитрий собирает войско на западных границах
России, хочет снова отвоевать власть… Но тут поляки были почти единодушны: под
именем сына Грозного на сей раз выступает какой-то самозванец, который надеется
легко обмануть судьбу. Конечно, находились легковерные, которые не уставали
повторять любимый довод: если Димитрий единожды спасся в Угличе, почему бы ему
не спастись сызнова в Москве?! Но Марина только разочарованно качала головой:
таких совпадений не бывает. Можно подменить семилетнего мальчика другим
ребенком, но чтобы заговорщики, которые подняли мятеж с целью цареубийства,
успокоились, пристрелив вместо него кого-то другого, – это невероятно. Да
если бы у въедливого, мелочного, скрупулезного Шуйского оставалась хоть тень
сомнения, что труп, валяющийся на Лобном месте, – это не труп Димитрия, он
бы Москву вверх ногами перевернул, каждый дом перетряхнул бы, выискивая
подлинного царя. Он ни за что не стал бы рисковать и надевать на себя шапку
Мономаха, если б не был уверен: Димитрий убит наверняка! Он не нагрянет к
узурпатору требовать отцова трона, как нагрянул некогда к Годунову. Разве что
призрак его будет являться в снах… но Василий Иванович, судя по всему, не
боялся снов.
Барбара знала: испытав страшное потрясение в ночь гибели мужа
и крушения всех надежд, панна Марианна бережет свою душу от новых мучений и
избегает пустой болтовни о воскресшем Димитрии. Зачем отец явился жестоко
тревожить ее?
Вон – вскочила, заметалась по комнате, тиская руки. Барбара
с жалостью смотрела на маленькую фигурку. Черты исхудавшего лица еще пуще
осунулись, узел волос развалился, но Марина, словно не замечая этого, не
подбирала косы. Наконец с трудом овладела собой, встала перед отцом:
– Не ожидала, что вы станете поддерживать эти пустые
слухи!
– Вы, ваше величество, должно быть, дурно
расслышали, – прищурился воевода. – Я говорил не о слухах, а о
неопровержимых доказательствах.
– Вот как? И кто же представил вам эти
доказательства? – вскинула свои тонкие брови Марина.
– Человек, который имел непосредственное касательство к
судьбе вашего супруга. Это один из тех, кому царевич Димитрий некогда был
обязан своим спасением. Филарет, сиречь Федор Романов. Я получил письмо…
– Федор Романов состоит с вами в переписке? –
недоверчиво перебила Марина. – Полноте, батюшка! Это происки Шуйского,
который ищет повода еще больше опорочить нас в глазах народа и задержать наш
выезд на родину!
Воевода отвел свой жуликоватый взор. Правда в словах дочери,
конечно, была… Оставшиеся в Москве послы Сигизмунда III Гонсевский и Олесницкий
делали все, что могли, дабы вызволить из неволи своих соотечественников,
разосланных Шуйским по городам и весям России. Однако новый царь тянул с
ответом, то и дело выставляя новые и новые поводы для своего недовольства
поляками. Впрочем, основных поводов было два: на поляков Димитрием были
израсходованы огромные деньги, и деньги эти следует воротить до последнего
гроша? или гро?ша
[21]
, это первое, а второе – от поляков исходит опасность
престолу, потому что они хотят отомстить за самозванца, которого столь рьяно
поддерживали, и за крушение своих надежд. Вот именно в поддержку второго довода
и могла сыграть спровоцированная Шуйским переписка воеводы сендомирского и
одного из Романовых!
– Дорогая дочь, – сухо ответил на это пан Мнишек,
на миг забыв даже о титуле Марины, – мне жаль, что ты считаешь своего отца
полным дураком. Неглуп также Филарет. По его просьбе мне написал… кто бы ты думала?
Никола де Мелло!
Марина кивнула. Она слышала о монахе ордена августинцев,
родом испанце, с помощью которого Димитрий хотел завести сношения с Испанией, с
королем Филиппом. Де Мелло появился в России еще в царствование Бориса. До
этого августинец двадцать лет странствовал по Индии, проповедуя католичество;
затем побывал в Персии; обласканный шахом, получил от него проезжую грамоту и
возвращался в Европу через Россию. Московское государство, естественно, не
жаловало католических проповедников, даже проезжих: де Мелло был схвачен и
сослан в Соловки. Взойдя на престол и услышав о судьбе странствующего монаха,
Димитрий немедля приказал доставить августинца в Москву. Он был в пути, когда
сына Грозного убили. По приказу Шуйского де Мелло задержали в пути и отправили
в Борисоглебский монастырь близ Ростова. Оттуда августинец не раз писал Мнишку
в Ярославль, желая заручиться его протекцией для получения благосклонности
польского короля. Отчего-то на эту переписку двух католиков власти Ярославля
смотрели сквозь пальцы. Да уж, в их поведении были свои странности. Например,
они разрешили шляхтичам оставить при себе карабели. Держать людей под стражей –
и позволить им оставить оружие! Вот и письма Мелло, писанные на латыни,
доходили до Мнишка свободно.
