– Тише, моя маленькая девочка, не надо плакать. Все
будет хорошо, поверьте мне! Теперь все будет хорошо.
В это самое время ведьма спустилась по лестнице, вышла на крыльцо
и через пролом в заборе пробралась в соседний двор, где стоял дом воеводы
сендомирского. Кто-то из мелких шляхтичей, без толку слонявшихся по двору,
попытался преградить ей путь, однако Мнишек, карауливший у окна, выглянул и
крепко облаял чрезмерно ретивого панка. Ведьма беспрепятственно прошла в дом и
вскоре оказалась в комнате, где ждал ее пан Юрий.
– Ну? – задыхаясь от нетерпения, воскликнул
он. – Ну, как?!
– Твоя дочь очень хитра, – ответила ведьма. –
Ее старшая подруга еще хитрее. Однако я хитрее их обеих, вместе взятых. Тебе не
о чем тревожиться. Теперь она будет жить ожиданием вестей от своего супруга и
выполнит все, что он пожелает.
Если бы Марина и Барбара услышали ее, они были бы поражены
не только словами ведьмы, но и голосом. Исчезли взвизгивания, исчезла и
хрипотца. Голос у ведьмы оказался чистым, глубоким, молодым. Да и держалась
старуха по-молодому прямо.
– Ты не только хитрая, но и очень храбрая
девчонка, – пробормотал воевода, с любопытством глядя на ведьму, которая
тем временем развязала платок и сбросила его с головы… вместе с седыми космами.
Оказалось, что она обладает толстой соломенной косой. Потом ведьма достала из
складок своего безобразного рубища отшлифованную медную пластинку и, глядясь в
нее, принялась снимать с зубов смоляные нашлепки, превращавшие ее рот в
безобразный, беззубый провал.
Послав пану Юрию ослепительную улыбку, ведьма подолом утерла
лицо, после чего исчезли грязь, смуглота и седые клочковатые брови – приметы
замшелой старухи. Теперь она была бела да румяна, а глаза – большие, чуть
навыкате – оказались зелеными, словно крыжовник.
При виде этих глаз воевода не выдержал. Издав странное
сопение, он шагнул вперед, облапил ведьму и привлек к себе.
Она не вырывалась – просто уперлась в его грудь обеими
руками и стояла так, чуть откинувшись и призывно глядя в алчно прищуренные
глаза воеводы.
– Моя птаха… ягода-малина… Годзик полни! Урода!
[25]
–
забормотал пан Юрий, путая русские и польские слова и пытаясь притянуть девушку
к себе как можно ближе.
Однако в ту минуту, как его выпяченные для поцелуя губы уже
приблизились к свежим губам «полни годзика», ведьма резко качнулась назад,
потом вниз – и в руках воеводы осталось только ее черное рубище. Сама же она,
одетая в простенькую рубаху с длинными рукавами, завязанными у запястий, и
сарафан из серпянки
[26]
, стала поодаль, подбоченясь и выпятив тугую грудь.
Да, если бы сейчас здесь оказались Марина и Барбара,
необычайная проницательность ярославской ведьмы стала бы им очевидна. Хитрости
в ее проницательности не было никакой – впрочем, и волшебная сила была тут ни
при чем. Ведь это была та самая смоленская знахарка, которая когда-то нагнала
на них такого страху и которая стала причиной гибели бедного пана Тадека
Желякачского!
– С ума сошел ты, пан! – дерзко сказала
она. – Лапаешь девку почем зря, а кличешь ее уродиной. Скажи спасибо, что
не дала тебе хорошую оплеуху за такое поношение!
– Да я тебя красавицей назвал! – в отчаянии
потянулся к ней Мнишек, однако ведьма ускользнула в другой угол комнаты и
погрозила пальцем:
– Врешь! Я сама слышала: тоща, мол, ты, аки гвоздь, а с
лица уродина.
И девушка захохотала, открыто потешаясь над распаленным
паном.
– Чертова кукла! – тот наконец-то понял, что над
ним издеваются, что не отведать ему этой дикой, недоброй красоты. – Жаль,
что ушла ты из моих рук тогда, в Смоленске! Надо было пристрелить тебя, а потом
осиновый кол в сердце вбить, чтоб ты никогда не встала из могилы, не морочила
голову добрым людям!
– Да уж, пан, это как водится: не поспел догнать на
лихих – на клячах уж точно не догонишь! – хохотнула ведьма. – Все
надо делать вовремя. Да ты не кручинься. Вбил бы мне кол в сердце – кто б
теперь голову твоей дочери морочил, а? Вот и выходит, что все вершится к
лучшему, как говорят хитрецы-мудрецы. А теперь давай письмо. Дело я свое
сделала, мешкать недосуг: пора мне возвращаться к моему государю. Эй,
эй! – прикрикнула ведьма на воеводу, который вновь сделал попытку облапить
ее стройный стан. – Руки при себе знай держи, не то напущу на тебя такую
почесуху, что спасенья знать не будешь. На руки почесуху, а на что другое –
невстаниху… – присовокупила она с ехидной ухмылкою.
Воевода поспешно отдернул от нее свои короткие толстые
пальцы и с тяжким вздохом, означающим признание полного поражения, вынул из-за
пазухи запечатанную бумагу:
– Вот. Да смотри не потеряй, не то угодит сие письмо к
людям Шуйского – и не миновать нам с тобой петли либо плахи.
– Ты о себе думай, мой уродзиви межчина
[27]
, –
хихикнула ведьма. – А обо мне не беспокойся! Ушла из Смоленска – уйду и из
Ярославля. Прощай, пане ляше. До видзенья
[28]
в Тушине!
С этими словами она подхватила с полу свои черные лохмотья,
накрылась ими с головой, сгорбилась, мигом уменьшившись в росте чуть ли не
двое, и неслышно выметнулась из комнаты. Словно мрачная птица вылетела!
– Ч-чер-ртовка! – с чувством прошипел пан Юрий,
осеняя крестным знамением не только себя, но и углы комнаты, а потом, для
пущего обережения, целуя нательный крест. – Вот же бесова дочь… – Но тут
же его пухлые губы тронула мечтательная ухмылка: – Как говорят эти кацапы,
хороша Маша, да не наша. А жаль!
Октябрь 1607 года, Стародуб, ставка Димитрия Второго
– Пожалуй, батюшка, – поклонился человек,
приведший Заруцкого в отведенный тому дом. – Спи спокойно, храни тебя Бог.
– Спасибо на добром слове, – буркнул атаман, ловко
хватая за воротник слугу, который уже вознамерился улизнуть. – А ну,
отвори дверь да первым войди.
