– Дочь моя, – вкрадчиво прошептал он
по-латыни, – дочь моя, выслушай меня!
Марина подняла измученные глаза. После встречи с так
называемым Димитрием ей все окружающее казалось каким-то наваждением. Откуда
здесь мог взяться католический монах?! Это призрак, привидение!
Она перекрестилась, однако августинец не исчез.
– Отец мой, – недоверчиво пробормотала
Марина, – кто вы?! Откуда?
– Я много слышал о вас в своем соловецком
заточении, – слабо улыбнулся монах. – Ваш венценосный супруг
намеревался воспользоваться моими услугами для установления связи с королем
Испании Филиппом…
– Так вы Никола де Мелло? – внезапно сообразила
Марина, вспомнив рассказы о бродячем августинце.
– Совершенно так.
– Но как… откуда здесь… может ли сие статься?! –
Чудилось, Марина лишь усилием воли удерживается от того, чтобы снова и снова не
осенять себя крестным знамением в надежде, что призрак растает. Однако ежели августинец
и был призраком, то весьма докучливым, и обычные экзорцизмы
[46]
на него не
действовали.
– Патриарх Филарет, под присмотром коего я находился
долгое время в Борисоглебском монастыре близ Ростова, добился у царя Василия
моего освобождения и дозволения отбыть из Московии. Не его вина, что по пути на
моих сопровождающих напал польский отряд под командованием пана Рожинского,
после чего я был водворен в Тушино. Здесь так много моих единоверцев, что я
осознал свой долг спасения их душ и решил остаться в Московии до тех пор, пока
мои услуги будут надобны, – прелукаво улыбнулся Мелло, и Марина мгновенно
поняла подспудную суть его слов: митрополит Ростовский просто-напросто отпустил
монаха на волю, иди куда хочешь, делай что хочешь. В самом деле – разве в
ответе он, что охрана не устерегла де Мелло? На все, как говорится, Божья воля,
тем паче что сей служитель Господа и так изрядно настрадался.
Марина сочувственно улыбнулась монаху, однако тут же ее
улыбка превратилась в судорогу: она вспомнила, что отец именно со слов этого де
Мелло уверял ее в подлинности Димитрия. А что она увидела? И речи нет об их
сходстве, которое могло бы ввести окружающих в заблуждение. Во всем белом свете
не сыскать двух более разных людей, самозванец напоминает подлинного Димитрия
только сложением и цветом волос. Тут невозможно сослаться на ошибку – речь
может идти только о преднамеренном обмане. Да, ее нарочно обманули, заманили в
ловушку, привезли на заклание человеку, к которому она не может испытывать
ничего, кроме отвращения! И монах участвовал в этом обмане!
Годы воспитания в безусловном уважении и покорности
римско-католической вере не могли пройти для Марины бесследно: она не бросила в
лицо монаху упрек, а просто отвела от него глаза, откинулась на спинку сиденья…
В ту же минуту этот тщедушный смиренец сделал то, чего не
отваживался совершить ни один богатырь из окружения развенчанной царицы: он
рванул на себя дверцу, вскочил в карету и вмиг оказался сидящим рядом с
Мариною.
– Дочь моя, – сказал де Мелло серьезно, – вы
можете выгнать меня вон, но я все равно не уйду, так что не тратьте зря слов и
не оскорбляйте своим негодованием Божьего слугу. Да, милое мое дитя, вы высоко
вознеслись в своей гордыне и успели позабыть о том, что все мы – всего лишь
слуги нашего Господа и должны неукоснительно исполнять свой долг по отношению к
нему и к святой римско-католической вере, которую, я надеюсь, вы продолжаете
исповедовать, не так ли?
– Мой покойный супруг, царь Димитрий, пытался обратить
меня в православие, – бледно усмехнулась Марина, – однако я исполняла
лишь внешнюю сторону предсвадебного обряда, чтобы не раздражить его подданных…
– Вот именно! – вдруг воскликнул де Мелло, сам
неожиданно впадая в крайнюю степень раздражения. – Именно для обережения
чувств своих подданных ваш супруг нарушил святые обещания, данные римскому
престолу. Его провожали в Московию, ему оказывали поддержку лишь при том
условии, что он начнет окатоличивание своей страны, повсеместное строительство
латинских храмов и школ. Да и многое другое было нам обещано! Что из этого
исполнено? Ровно ничего. Ни-че-го! И вы, дочь моя, – укоризненно покачал
своей бритой головой де Мелло, – вы тоже не предприняли ни единого шага
для укрепления в России веры своих отцов.
– Ради Господа Бога! – возмущенно вскричала
Марина. – Я просто не успела, ведь у меня было всего лишь десять дней
царствования…
– Творцу нашему хватило всего лишь семи дней, чтобы
создать весь окружающий нас мир и населить его птицами небесными, гадами
морскими, зверями лесными, а также нами, слабыми, грешными людьми, –
укоряюще пробормотал де Мелло. – Вы знаете старую истину, дочь моя: кто
хочет сделать что-то – ищет возможности, кто не хочет – ищет причины. Но
оставим упреки. Ваш супруг погиб – вы не успели оказать на него своего
благотворного влияния. Но теперь Господь извлек вас из безвестности и гнусного
заточения в Московии вовсе не для того, чтобы вы провели свой век в праздности
и духовной лени. Отец наш небесный предоставляет вам возможность исправить
прошлые ошибки свои и своего покойного супруга. В этом новом Димитрии
римско-католическая церковь обрела воистину покорного сына и слугу. Но разум
его темен, поступки беспорядочны. С вашей помощью это стихийное существо может
послужить святому престолу так, как ему никогда не удалось бы сделать сего,
останься он один перед лицом ожидающих его свершений!
Марина закрыла глаза, ощущая, что под веками копятся слезы и
вот-вот поползут на щеки. Матка Боска, Патер Ностер, как давно… два года,
долгих, бесконечных два года! – не слышала она усыпляющих, но при этом
неодолимо-убедительных речений католических священников! И как
мучительно-сладостно сделалось вдруг у нее на сердце!
