– Прошу прощения, отче, что нарушаю вашу беседу, –
услышала она встревоженный голос пана Юрия и с усилием разомкнула слипшиеся
веки. – Однако мне надо кое о чем известить мою неразумную дочь. До нас
дошли сведения, что сбежавший князь Мосальский донес Шуйскому, где мы
находимся, и сейчас на нас идут отряды князей Бутурлина и Прозоровского. Этим
господам поручено перехватить нас, буде мы еще не доехали до Тушина, и воротить
в Москву хотя бы и силою. В случае, если мы уже находимся под защитою законного
русского государя Димитрия, Бутурлину и Прозоровскому предстоит вступить в
мирные переговоры. В любом случае они будут стараться заполучить нас и
препроводить в Москву. Сейчас уже не идет речи о нашем возвращении в Польшу –
разгневанный Шуйский готов отправить нас в новую, куда более далекую и тяжелую
ссылку. Сами понимаете, Марина Юрьевна, что при таком положении вещей, как
сейчас, Димитрию нет никакой пользы от нашего присутствия. Он, пожалуй, готов
будет воротить нас воеводам Шуйского, только бы избежать лишних треволнений…
Марина посмотрела на отца с ледяной усмешкой, как на
постороннего человека. А и впрямь: последние дни она узнала о воеводе
сендомирском немало нового и интересного! Он лжец и предатель, на первом месте
у которого стоит жажда наживы, ради чего он готов продать собственную дочь в
рабство чуждому ей, отвратительному ей человеку. И вот теперь еще и мелкая ложь
относительно страшных воевод Шуйского! А впрочем, очень может статься, что эти
воеводы существуют на самом деле и намерения у них именно таковы, как уверяет отец.
Все равно зря он старается. Марина уже приняла решение… но убедил ее не пан
Мнишек, а вот этот невидный собой монах в коричневой рясе.
Ах Боже мой! Последние два дня она страдала не столько от
наглого обмана, жертвой коего стала, но и от безысходности своего теперешнего
положения. Неужто возвращаться в Польшу ни с чем?! И вот теперь велеречивый
августинец открыл ей новый путь… Да, конечно, ее ждет путь мученицы, однако
вполне возможно, что она обретет на сем пути не только венец терновый, но и
великую славу.
Чем черт не шутит, а вдруг новому Димитрию удастся его
безумная эскапада, как удалась она его предшественнику? Вдруг московские
колокола вновь зазвенят в честь государыни Марины Юрьевны?!
– Я согласна ехать в Тушино, – выдохнула она,
повернувшись к де Мелло и намеренно обходя взглядом отца. – Что мне
предстоит там делать?
– Ну, вы… вы должны будете встретиться с Димитрием на
глазах большой толпы народа, – начал перечислять монах, несколько
ошарашенный таким стремительным успехом. Чтобы не сбиться, он для верности
загибал пальцы. – Конечно, все ждут, что это будет встреча любящих
супругов, вы понимаете?
Марина только кивнула, однако де Мелло понял, что все будет
сыграно так, как надо. Он продолжил:
– Далее. Поскольку, дочь моя, вам предстоит жить бок о
бок с этим мужчиной, я полагаю, что накануне вашей торжественной встречи мне
следует тайно обвенчать вас. Надеюсь, вы находите это разумным?
– О да, – свысока кивнула Марина. – Вполне.
Тут даже видавший виды де Мелло несколько растерялся и счел
необходимым уточнить:
– Вы готовы к этому?
– Если панна Марианна сказала да, значит, это именно
да, а вовсе не нет, как водится у вас, господ иезуитов, – дерзко выпалила
Барбара, которая опытным взором мгновенно прозрела истинную сущность патера де
Мелло.
Тот снисходительно улыбнулся вспыльчивой даме и продолжал:
– Ну а затем, дочь моя, вы прибудете в Тушино и станете
разделять многотрудную и величавую жизнь вашего супруга.
– Я согласна исполнить все, что вы предпишете, отец
мой, только у меня есть одно условие.
– Да? – насторожился, почуяв недоброе, де Мелло.
– Это касается моей супружеской жизни, – холодно
уточнила Марина. – Обвенчаны мы или нет, считает ли себя этот человек
истинным Димитрием или нет, мне безразлично. Главное, что я не стану вести с
ним супружескую жизнь до тех пор, пока он не возьмет Москву.
– Да ты окончательно сошла с ума! – взвился
Мнишек, и даже многотерпеливый де Мелло озадаченно покрутил головой:
– Да, это серьезное условие. Боюсь, будет нелегко
убедить Димитрия в необходимости его исполнения.
– А это уж ваши трудности, патер де Мелло, –
передернула плечами Марина. – Моему так называемому супругу придется
потерпеть – либо поспешить с завоеванием столицы. А вашего возмущения, батюшка,
я совершенно не понимаю, – тоном благонравной девочки обратилась она к
Мнишку. – Ведь именно такое условие – прежде завоевать Москву, а потом
получить меня – вы выдвигали моему первому супругу. Чем же нынешний Димитрий
лучше своего предшественника?
Мнишек отвернулся, беззвучно шевеля губами, но Мелло
проворно выскочил из кареты и схватил воеводу сендомирского под руку:
– Не станем терять времени, пан Юрий. Димитрий ждет.
Будем надеяться, он правильно поймет, какие побуждения движут Мариной Юрьевной.
Ожидания августинца, а вернее, тайного иезуита сбылись не
сразу. Сначала Димитрий шевелил губами на манер Мнишка – только гораздо дольше
и отнюдь не беззвучно. Наконец поуспокоился, но вдруг ударил кулаком в ладонь:
– Хотел бы я знать, кто брякнул ей, что я не тот, не
прежний? Кто настроил Марину Юрьевну против меня? Кабы не этот непрошеный
советчик, мне было бы куда легче поладить с моей госпожой.
Де Мелло и Мнишек, имевшие на сей счет совершенно иное
мнение, сочли за благо промолчать. Однако тотчас сыскались наушники, которые
вспомнили, как помертвела пани Марина после разговора со Стадницким, связали
концы с концами и быстренько донесли об сем тушинскому государю.
Царек в два шага одолел расстояние, отделявшее его от группы
поляков, в числе которых находился пан Мартин, и резко рванул его за плечо,
повернув к себе:
– Верно ли, что ты предуведомил Марину Юрьевну о том,
кого она увидит в Тушине? Ты говорил ей, что здесь ждет ее не прежний Димитрий?
Пан Мартин уже давно понял, что свалял большую глупость,
однако не подозревал, что это было кем-то замечено и понято. Он надеялся, что
все сойдет ему с рук, а оттого не подготовился к защите. И начал неловко
оправдываться:
– Я не говорил ей, что вы не прежний, я только сказал,
будто в лагере ходят слухи, будто вы не прежний!
– Слухи, говоришь? – набычась, поглядел на него
Димитрий. – А слышал ли ты слух про человека, который на собственном языке
удавился?
