Оставалось одно: забыть Манюню как можно скорей – и идти,
идти дальше своим путем, путем своей судьбы, пока сам не сорвешься с
какого-нибудь крутояра, или не истечешь кровью в поле, смертельно раненный, или
не испустишь дух на колу как преступник государев…
Что ж, его грядущее в тумане, что предначертано, то и
сбудется, а ты, Манюня, ведьма смоленская, зеленоглазая, прощай навек!
1610 год, Троицкая обитель
«Я в своих бедах чуть жива и, конечно, больна со всеми
старицами
[49]
, и вперед не чаем себе живота, с часу на час ожидаем смерти,
потому что у нас в осаде шатость и измена великая. Да у нас же за грехи наши
моровое поветрие: великие смертные скорби объяли всех людей, на всякий день
хоронят мертвых человек по двадцати, по тридцати и побольше, а те, которые еще
ходят, собой не владеют, все обезножели…»
Старица Ольга отложила измочаленное, старое перо,
оставляющее не буквы, а какие-то мохнатые следы, и вгляделась в трудно
различимые строки. Чернила в монастыре делали из дубовых орешков или чаще –
печной сажи, разводя ее водой, на чем писать тоже не скоро найдешь: вот это
письмо Ольга накорябала на обрывке ветоши – застиранной, серой от времени. А,
что проку стараться искать бумагу либо хорошие, свежие чернила? Все равно
письма этого никто и никогда не прочтет, тем более тетушка Екатерина, которой
писала Ольга.
Забыта, забыта, она всеми забыта… Покинута! Кто помнит
теперь, что увядшая, исхудавшая старица Ольга некогда слыла первой красавицей
на Руси и звалась Ксенией Годуновой? Ее брови союзные, ее очи бездонные, ее
косы трубчатые, ее тело, словно из сливок вылитое, воспевались в песнях! В
женихи ей прочили королевичей заморских, словно сказочной царевне… Но красота
не принесла ей счастья, а привела за монастырские стены. Теперь Ксения даже
рада, что все позабыли: она дочь Бориса Годунова и любовница Димитрия, сына
Грозного… А ведь сколько укоров ей привелось выслушать за это от тетки, сестры
матери, Екатерины Григорьевны. Все равно та затаила злобу на племянницу. Отчего-то
вот уже который год злобствует, что ее муж, князь Димитрий Шуйский, не
пользовался особенным расположением царя Димитрия Ивановича, но виноватит в сем
не покойного царя, не мужа и его брата князя Василия, которые то отрекались от
государя, то вновь примыкали в нему, а племянницу, которая-де не могла добиться
для родни почестей, пока находилась в милости у первого самозванца и грела ему
постель. Как будто она попала туда по своей воле, как будто ждала милостей и
каких-то мирских благ от того, которого сначала безмерно ненавидела, а потом
так же безмерно полюбила!
Ксения так старалась забыть прошлое, что порою ей это почти
удавалось. Внушала, старательно внушала себе, что грех, великий грех жить
греховными воспоминаниями о погубителе всей своей родни, о государевом
преступнике и злодее. О добрых людях говорят: всякому-де мертвому – земля гроб,
а Димитрия даже могилы не удостоили, сожгли его труп и выстрелили на западную
сторону!
Иногда Ксении удавалось совладать со своим глупым,
безнадежно тоскующим сердцем. Просыпалась утром – и думала лишь о том, что
довлеет дневи злоба его
[50]
, а былым, тем паче – позорным былым, жить смысла
нет. Но длилось тупое забытье недолго. Так раненый, бережась, нет-нет да и
повернется неловко, разбередит кровоточащий поруб! То же происходило и с
Ксенией. Ни с того ни с сего вспыхивали перед взором памяти любимые
темно-голубые глаза, звучал его голос – такой ласковый, такой волнующий, что у
нее даже сейчас, по прошествии стольких лет, начинало заходиться сердце от
воспоминаний. Никак не могла забыть, как это было у них в первый раз, как
случалось потом…
Тогда Димитрий, возникший неведомо из каких бездн небытия,
стоял на подступах к Москве. То есть столица уже покорилась ему, уже готова
была принять победителя, заявившего, что он – сын Ивана Грозного, чудом
спасшийся в Угличе от убийц, подосланных бывшим царем Борисом Годуновым,
который два месяца назад в одночасье отдал Богу свою грешную душу. На престол
взошел молодой Федор Борисович Годунов, но где ему было удержать власть,
которую не удержал его цепкий, хваткий, безудержно алчный отец!
Годуновых согнали в заброшенный дом, в котором некогда жил
тесть Бориса, баснословный палач Малюта Скуратов, и там предложили им выпить
яд. На всю жизнь запомнила Ксения нетерпеливые лица – нет, они больше походили
на звериные морды! – князей Василия Голицына и Василия Мосальского-Рубца и
их подручного Андрюшки Шеферединова. Храбрее всех оказалась Марья Григорьевна
Годунова. Она была воистину дочерью своего отца Малюты Скуратова, настоящего
имени которого – Григорий Ефимович – почти никто и не знал. Мать выпила
смертоносное питье и умерла на глазах детей. Ксения от ужаса лишилась чувств и
больше ничего не видела, но потом ей рассказали, что и Федора принудили принять
яд. Ксения, едва живая от потрясения, очнулась в доме Мосальского-Рубца и
долгие дни проводила, мечтая о смерти, под неусыпным присмотром. Димитрию,
ненавистнику Бориса Годунова, мало было уничтожить его семью, разрушить до
основания его дом, мало было взойти на трон, с которого он согнал
Годуновых, – ему нужно было и заполучить Ксению в рабыни-наложницы!
Князь Василий Мосальский уже не первую женщину приводил к
своему сластолюбивому повелителю, знал, как разогреть его любопытство и похоть.
Ксению привели в баню, где Димитрий и его друг Петр Басманов парились вместе с
гулящими девками, раздели донага и отдали в полную власть ее нового господина.
…Она думала, что увидит лютого зверя, всего поросшего густой
шерстью, а перед ней стоял юношески стройный синеглазый молодой мужчина. С
первого взгляда на него Ксения потеряла себя – голову потеряла и сердце, с
первого мгновения и навсегда отдала ему душу. И когда Димитрий коснулся ее
груди, Ксения, вместо того чтобы впиться зубами в руку охальника, поцеловала
эту руку…
Любовь поглотила ее всю. Она считала часы и минуты до
появления Димитрия, до его зова. Время, проведенное не с ним, было пустым и
унылым. Как же обрадовалась Ксения, когда однажды не пришли ее месячные дни,
когда она поняла, что беременна! Тихо надеялась, что теперь Димитрий женится на
ней. Ведь она – царевна, мужем ее должен быть царь. Вот и будет…
Она забыла, что где-то в Польше у Димитрия есть невеста –
дочь сендомирского воеводы, Марина Мнишек. Отчего-то была уверена, что там все
давно закончено, что не может он любить другую, когда у него есть Ксения!
А потом настало то страшное утро, когда ее разбудил не
Димитрий – жарким поцелуем, а Петр Басманов – неласковым прикосновением. Пряча
глаза, словно стыдясь, велел собраться в дорогу и ни словом не ответил на
мольбы и расспросы. Только уже на пороге Ксения поймала его взгляд – полный
жалости.
